Владимир Дубовка: Желтая акация

Как я себя помню, родители мои и соседи приучали нас, малышей, бережно относиться ко всему живому:

«Не топчи траву, ходи тропкой. Трава вырастет, ее скосят — будет сено коровам, коню…»

«Не трогай, не ломай сосенку. Из нее вырастет большое дерево, пойдет на пользу людям — на хату, на сундук…»

«Осторожно рви яблоки — не ломай, не уродуй ветки. Дерево будет болеть, на сломанном суку не вырастут яблоки…»

«По ржи напрямки не ходи. Потопчешь ее — хлеба меньше будет…»

В детстве каждый день приходилось слышать что-то новое и занимательное:

«Эта травка — девясил. Если выкопать и посушить его корни, будет лекарство от боли в груди…»

«А вот красивый цветок — волошка, или василек. Если его высушить, будет лекарство от болезни глаз, которое поможет глазам зорче смотреть. Оно и от других болезней помогает…»

С того именно времени и появилась у меня большая любовь к природе. Даже крапиву, самую злую жгучку, которой, случалось, потчевали меня (да не одного меня только!) за детские шалости, запрещалось сбивать кнутом.

Про жгучку мать рассказала нам интересную быль:

— Случилось у нас большое несчастье. Напала на наши деревни страшная болезнь — холера. Люди умирали целыми семьями. Говорили, будто из воздуха она появилась, говорили — от воды. Докатилась она и до наших деревень — до Парасак, до Шабанов. Того и гляди, что в наши маленькие Язы придет. Мой отец, ваш дедушка, принес большую охапку жгучки и приказал нам всем раздеться до гола. А было нас, сестер, пятеро да мама (бабушка ваша) шестая. Мы — в слезы. Ничего не помогает:

«Раздевайтесь, и все!»

Разделись. Кладет нас тата по очереди на лавку. Набирает в обе руки целый веник жгучки и начинает от головы до пят натирать ею. Крик, стон… А он — хоть бы что. Всех понажег-понатирал этой крапивой, да так, что живого места не осталось у нас ни у одной.

Потом разделся сам, и мать его так же натирала. Нам даже приятно стало, и мы смеялись сквозь слезы, когда он стонал и приговаривал:

«А чтоб тебя!.. А чтоб ты затонула, холера!.. Три сильней, три сильней… А чтоб ее!..»

Мало того, потом еще набрал этого зелья и натирал те места, какие ваша бабушка недоглядела от страха или, жалея, пропустила.

И что бы вы думали? Или сама собою миновала нас болезнь, или жгучка действительно помогла, но никто в нашей семье холерой не заболел…

Стоишь, бывало, с кнутом над жгучкой. Даже руки чешутся — так хочется стегануть ее под корень. Но вспомнишь мамин рассказ и подумаешь: «А если страшная болезнь снова придет, чем же мы будем лечиться?»

Вздохнешь да и пойдешь дальше. Только для какого-то самоудовлетворения либо для устрашения ее (чтобы не так больно стрекалась) щелкнешь разика два кнутом в воздухе…

Любил я замеченный в лесу цветок принести в огород.

Отец говорил:

«Сынок! Ты же видишь — огород у нас небольшой. Если мы натащим сюда всяких трав, у нас негде будет посадить капусту, огурцы, свеклу… Вон разве около погреба сажай…»

И вот появился около погреба мой заветный питомник. Росли у меня там душистые пармские фиалки, пересаженные мною из княжеского парка, росли ромашки, васильки, медуница… Не очень просторно было им.

Зато теперь, когда через полусотню лет мне довелось посмотреть то самое место, где когда-то был наш маленький огород, я увидел будто сказку: весь он занят школьным цветником. Это ученики школы, построенной на месте прежней усадьбы, сами не зная того, осуществили мою мечту, мои заветные желания.

Скажу честно, у меня даже слеза набежала на глаза, незваная, непрошеная. Я подумал и сказал своей жене, стоявшей рядом:

— Сказка моего детства стала явью! Оказывается, задержка и преграды в осуществлении моих мечтаний были в том, что у одного имелись огромные имения и большие огороды (на одну душу вдовы-княгини), а у другого — маленький огородец (на девять душ семьи)…