Петр Власов: Рыцарь, кот и балерина. Приключения эрмитажных котов

Маша сама нередко задумывалась над тем, о чем сейчас говорил ей Пушкин. Почему откровенно плохие люди часто становятся начальниками? По какой причине какой-то вор живет во дворце, а нормальные граждане вынуждены ютиться в коммуналке с протекающими батареями? Видимая несправедливость жизни, которой она насмотрелась к своим тринадцати годам, настойчиво требовала объяснения. То, о чем рассказал ей Пушкин, все расставляло по своим местам. Погоня за богатством и властью оказывалась чем-то сродни самоубийству.

По Зеленому мосту они перешли через Мойку. Пушкин снова вернулся к Бутадеусу:

– Шанс на воскрешение человеческого есть даже у самого закоренелого злодея. Для того нужно совсем немного. Почувствовать, что в общем течении жизни заложен смысл, неизменно переходящий из столетия в столетие, и захотеть постигнуть эту великую загадку. Помните, рыцарь поминал Главную тайну жизни? Ключ к этой великой тайне – красота и гармония тварного мира, окружающая нас повсюду. Не правда ли, когда мы видим нечто прекрасное, в нас появляется желание сотворить подобное, самим сделать шаг к высшему совершенству? Все искусство, и поэтическое, и художественное, построено на этой жажде подражания высшей красоте! Думаю, Бутадеус узрел однажды нечто, что поразило его, и образ этот заронил в нем зерно настоящей жизни. Зерно прорастало, пусть трудно и медленно, но в какой-то момент рыцаря захватила непреодолимая волна любви к настоящей жизни. Желание объединиться со всем прекрасным, что сотворило человечество, и плыть, плыть по той самой реке, о которой он нам говорил…

Сдвинув брови, Маша удивленно взглянула на Пушкина.

– И поэтому он выстрелил в себя? Поэт печально кивнул:

– Да. Его уход стал большим благом для всех нас. Он прекрасно это понимал. И потому направил пистолет себе прямо в сердце.

У Маши задергались плечи, по щекам к губам потекли соленые слезы, а нос отчаянно захлюпал.

– Но… но… – прорвалось у нее через рыдания, – значит, и для него остается надежда не исчезнуть бесследно? Раз он все понял и в самый последний момент сделал правильный выбор?

Сильно сжав ее плечо, Пушкин негромко ответил:

– Надежда, Машенька, есть всегда. Может быть, к примеру, все зависит от того, как вы проживете свою жизнь. Если благодаря всей этой истории сможете совершить нечто воистину великое, ему, возможно, многое и простится. Потому, видится мне, ничего еще не решено… Полагаю, сейчас у вас могут появиться свои мысли на этот счет. Мы уже почти пришли…

Они свернули на Большую Морскую улицу, ставшую в рождественскую ночь местом масштабного кошачье-крысиного побоища, и двинулись в сторону Дворцовой площади. Даже издали Маша заметила странное золотистое свечение, изливавшееся на них через арку Генерального штаба. А когда в поле зрения показалась сама площадь, у нее просто перехватило дыхание. Вместо пятидесятиметровой Александрийской колонны центр ее занимал огромный, уходящий в бесконечность огненный столб шириной метров в десять. Его цвет изменялся от рубиново-красного до спело-желтого, а за идеально ровными, непонятно чем образованными стенками среди пламени мелькали почти неуловимые и нераспознаваемые для глаза образы. Сновавшие по площади под дождем редкие горожане и туристы конечно же не замечали никакого гигантского столба из огня, и их полное безразличие делало открывшееся Машиному взору зрелище еще более странным и даже диким.

– Что… что это такое? – в священном ужасе прошептала она и тут же сама поняла – что-то вроде пуповины, связывающей земной мир и какой-то другой, канал, по которому перемещается творческая энергия.

– Именно так. – Пушкин тоже говорил торжественным шепотом, словно боялся спугнуть странное видение. – Пуповина, соединяющая ту жизнь, что была, и ту, что еще будет. Все хорошее и доброе, все прекрасное и великое, что только удалось создать человечеству, – все в ней, и питает то, что должно зародиться. Придет момент – и эта энергия станет новой жизнью – той, что уже никогда не закончится. Но для того нужно многое еще сделать. И вам, и вашим детям, и даже правнукам.

Всматриваясь в мелькавшие в столбе пламени неясные то ли лики, то ли тени, Маша начала чувствовать, что и сама будто несется куда-то с огромной скоростью, переживая доведенные до предела, до максимума эмоции. Чувство слияния с вечностью, победы над временем, над расстоянием в миллиарды световых лет, чувство полного, исчерпывающего и объясняющего все знания и всеобщей, проникающей повсюду любви…