Дэвид Алмонд - Глина

— Я тоже когда-то хотел стать монахом. Когда приезжал этот Белый Отец и выступал перед нами.

— А, этот! Ой, он такая прелесть!

Идем дальше. Иногда руки соприкасаются, мимолетно. Шагаем по Сплит-Кроу-роуд в сторону Уотермил-лейн, где широкие газоны и улица обсажена молодыми деревцами. Навстречу все время попадаются соседи, родня. Окликают нас, мы машем руками, отзываемся. А они давай друг друга пихать локтями, посмеиваться, улыбаться.

— Ты только посмотри на них, — говорит Мария. — Тут вообще никуда не скроешься. Добрый день, тетя Клэр! — орет, потому что мимо почти бегом мчится какая-то тетка с полным мешком продуктов.

Идем дальше.

— Ты ведь знаком с этим Стивеном Роузом? — спрашивает Мария.

— Угу.

— Он нездешний, да?

— Угу.

— О нем всякое рассказывают, слышал? Это правда?

— Не знаю.

— Сплетников всегда хватает, верно?

— Угу, — отвечаю.

— А он приветливый?

— Нет.

— Странный?

— Угу.

— По-хорошему странный или по-страшному?

Я подумал.

— И так, и так, — говорю.

Идем дальше. Подошли к Саду Брэддока. Посмотрели издали на дом Дурковатой Мэри. Я намеренно сделал так, чтобы рукой дотронуться до руки Марии. Смотрю в небо. Какое синее. Облака ослепительно-белые. Я закинул голову, сощурился.

— Ты чего делаешь? — спрашивает Мария.

— А ты могла бы себе вообразить, что облака — это ангелы?

Идем дальше. Добрались до древних железных ворот. Ржавые, перекореженные. Замок сто лет как сломали.

Мария сощурилась и тоже смотрит в небо.

— Ты на них только посмотри! — будто ахнула.

— Вот, значит, куда ты ходишь с Джорди Крэгсом, — говорит. Рассмеялась. — Это ваше тайное логово.

— А ты откуда знаешь?

Она глаза распахнула и помахала руками:

— А мы с Фрэнсис Мэлоун все знаем! Давай зайдем.

Я ни с места. Я тут не был с того дня, когда Стивен вытащил свой нож. Но теперь у нас перемирие, да и вообще, Мария уже прошла через ворота и дальше. Нырнула в заросли боярышника, запуталась волосами, высвобождает их.

— Давай, Дейви, — зовет.

Залезать сюда с девочкой — совсем другое дело. Тут я учуял, как пахнет гнилью, мочой, ощутил луковый запашок подлеска. Почувствовал жидкую грязь под ногами, увидел колючки на шиповнике, репьи на штанинах. После улицы с прохладным ветерком здесь показалось тепло и влажно, будто время сдвинулось на месяц вперед. В воздухе гудели жирные мухи. На стенах каменоломни столько граффити — плюнуть некуда. Мария сказала, что папа ее раньше приходил сюда за грунтом и луковицами нарциссов. Все папы сюда приходили, говорю. Наверное, говорю, в каждом саду Феллинга есть частичка этого сада.

Вокруг как раз зазеленело. Проклюнулись бутоны. Тут примулы, тут нарциссы доцветают, тут какие-то цветы позамысловатее — видимо, взошли из семян, которые когда-то сеял Брэддок. Мы подошли к глинистому пруду, стоим рядом, осматриваемся, и я понял, что Мария имела в виду, когда сказала, что здесь красиво.

— Я слышала, тут все переделать собираются, — сказала она. — Пройдут по саду бульдозером, снесут последние сараюшки, карьер засыплют и построят жилые дома.

— Я тоже слышал.

— Вот ведь идиоты. Назовут эти новые улицы аллеей Счастья или переулком Всех Благ и так и не сообразят, что уничтожили кусочек рая. — Она посмотрела в небо. — Останови их! — просит.

Мы обошли пруд по кругу. Белесая жижа вспучивалась под ногами. Мария поскользнулась, я ухватил ее за руку, помог удержаться. Костер перед пещерой догорал. Мы подошли к входу, я увидел, что внутри, и у меня перехватило дыхание.

Глиняные фигурки повсюду. Мелкие гоблины сидят на каменных выступах. Свинки, дракончики. К стенам прислонены какие-то культяпки. Черные, перемазанные золой. Мария встала на колени, дотронулась до скособоченного человечка.

— Он их в огне делает, — говорю.

— Кто — он?

— Стивен Роуз.

Пошевелил угли. Под ними оказалось скрюченное глиняное тельце.

— Я видела его апостолов, — говорит Мария. — Очень красивые. Эти все уродцы, а апостолы очень красивые.

Я еще раз осмотрел пещеру. Джорди наверняка будет зол как черт. Череп, Скиннер и Штырь придут и все раздолбают. А потом я увидел знак, нарисованный белым на потолке пещеры. Глупые угрозы, наши и Черепа, были закрашены. Теперь там осталась одна-единственная надпись:

«За все разбитое воспоследует месть. С. Р.»

— Очень странно, — говорит Мария.

— У него вообще была странная жизнь.

— Да минует меня чаша сия, — сказала она (кажется, все в Феллинге так говорят).