Евгений Ярыгин - Колька, Сенька, Ермошка и Змей Горыныч

Ермак не стал его преследовать, покачал головой, улыбнулся, поднял спички и зашагал к кострищу.

Здесь стоит немножко отвлечься и напомнить, что Колю считали самым умным мальчиком в Дубраве: он мог складывать, умножать, делить в уме любые числа, сочинять частушки, много читал, знал, мог затеять и организовать любое дело, но при этом … При этом, задумавшись, мог долго хлебать вилкой суп или упорно доказывать бином Ньютона Барбоске.

Осенний день короток, но до прихода сумерек ребята успели сделать прорву дел: соорудили шалаш, развели костер и сварили в ковшике, взятом с лодки, изрядное количество креветок. В нем же потом сварганили компот из румяного, крупного шиповника, собранного на берегу неутомимым Ермошей. С берега же были принесены сетчатые ловушки, куда пересыпали улов из мешков. Еще живых крабов опустили в ловушках со скалы вниз, в морскую воду. Мешки разрезали и просушили. Ко времени, когда порывы ветра начали забрасывать капли мороси за уступ, скрывавший ребят, они успели и согреться, и подсушить одежду.

Скала, за которой нашли убежище братья с сестрой, не только закрывала от северного ветра, но -хоть и не совсем – и от дождя, так как слегка нависала над террасой.

Уже стемнело, а ребята все сидели у костра, вновь переживая и обсуждая свое опасное приключение. Еда, вода, укрытие – все это у них на ближайшее время было. Беспокоило состояние лодки, но они в любом случае рассчитывали на своих друзей-добряков, что непременно придут на помощь, как только утихнет шторм.

– Ермоша, а ты не перепутал свечи, когда их намедни менял, – раздумчиво протянул Колька, передавая сестренке ковш с горячим, слегла пахнущим розой, напитком.

Ермак задумался.

– Не-а, старые я дома оставил. Вернемся, покажу. Да сам глянь, сверху еще смазка.

Порывшись в кармане, Ермолай вытащил на свет обгоревшую свечу зажигания, что снял в море с мотора, протянул Коле. Тот взял её, внимательно осмотрел и положил на коленку Есении. Принял от нее ковш со взваром, но пить не стал.

– Сень, а мороженое не горькое было? Животик не болел? Думаешь, я не заметил, что половину припасов уволокла к горюнам?

Сенька потупилась, пнула туфелькой головешку обратно в костер и, может быть, покраснела. Заметить это на смуглом личике в сумерки было делом невозможным.

– Мороженое было сладкое, особенно клубничное, пахучее.

Пауза, молчок, раздумье.

– Я извиняюсь, больше не буду. Коль, ты думаешь они плохие?

Колька не ответил, так как был занят в этот момент поглощением компота. Ковш большой и пить из него неудобно: часть пахучей жидкости неизбежно попадает на рубаху и за пазуху. Туда же попала и ягодка шиповника, проскочив мимо рта. К счастью, не горячая.

– Котыч считает, что купцы эти прикидываются и шипит на них, не доверяет. А братья в ответ его самого опасаются. После клуба особенно. Остерегаются, обходят и вроде как тоже шипят. Ермоша, свеча новая, но как бы ненастоящая. Легкая. Как понарошку. Так же, как и мороженое. Думаю, что наесться этим мороженым нельзя. Что скажешь, Сенька?

У Есении готового ответа не было, но, подумав, она неуверенно промолвила:

– Правда, братик, я могла есть и есть, хоть бочку: все мало, как я этого не заметила? Я яблоко-то одно от силы могу скушать и животик больше не хочет.

Усталость брала свое: голоса становились сонными, Ермоша, вздремнув на полуслове, чуть не рухнул с обгорелой чурки, на которой сидел сгорбившись, в костер. Все, спать! Костер на ночь тушить не стали, только заложили слегка камнями.

Ткань от мешков, когда просохла, стала колючей, но лучшего одеяла у них не было. В шалаше было сухо, после костра прохладно поначалу. Нырнули в сено, что разложили загодя поверх трех слоев лапника, уложенных аккуратно на сухую хвою. Укрылись мешковиной. И тут же дружно засопели.

Ночью ветер разгулялся не на шутку, дождь захлестал сильней. Старая ель заскрипела, зашумела колючими мохнатыми ветками. Море ухало прибоем. А ребята, пригревшись, спали, не слышали ничего аж до рассвета.

Колька проснулся от того, что ему на нос упала холодная капля. Правда, не сразу: пытался в полудреме осознать где он, откуда вода. Вторая капля шлепнулась на лоб. Все встало на свои места: шторм и все за ним. Сенька с Ермошкой тихо сопели рядом, свет тускло пробивался со входа в шалаш, закрытого лапником не так плотно, как крыша. Коля убрал в сторону от капели голову и стал слушать. Капало еще в двух местах и это было очень хорошо: всего в двух – шалаш не подвел. Вылезать наружу из влажного тепла не хотелось, да и было незачем. Снаружи гудел ветер, стучал дождь. Есть пока не хотелось, да и писать пока тоже. Так и лежал, закинув за голову руки, слушал шум непогоды. Думал: сейчас проснется брат, всех растормошит, раздаст указания. А что толку суетиться? Еда, вроде, есть, лодку пока чинить невозможно: пляж скорее всего захлестывает волнами. Костер в такой дождь и ветер ни разжечь, ни поддержать. Оставалось думать. В голову полезли мысли очень тревожные: что за дела со свечами? Просто жадность горюнов до дешевого, неладного товара? Или их хотели свести со света? «Когда вернемся надо будет потолковать с Котычем», – вертелось в рыжей лохматой голове.