Кейт Коннолли: Чудовище

Гарпия, за которой мы прячемся, поворачивает к нам обросшую листвой голову и вытягивает вперед ветки. Я отталкиваю Рена и Грету. Ветви куста сжимают мою грудь и поднимают меня в удушающем объятии. Перед глазами пляшут пятна света. Я задыхаюсь, пытаюсь глотнуть воздуха вопреки боли, но гарпия лишь сильнее сжимает хватку. Рен и Грета достаются гигантским минотавру и фавну.

Я обвиваю ветви куста-гарпии хвостом и тяну изо всех сил. Куст трещит, скрипит, гарпия глядит все злее, но наконец ослабляет хватку — а мне больше ничего и не надо. Высвободив руку, я кромсаю ветви, пока они не обламываются, и падаю на землю.

Краем глаза замечаю серебряный сполох — это меч, который Рен уронил, когда на него напали. Я хватаю меч, перебрасываю Рену, а потом обвиваю хвостом ноги минотавра. Минута усилий — и ветки переламываются, и минотавр оседает. Рен выдирается из листвы и сразу, не переводя дыхания, бросается на фавна. Еще несколько мгновений — и Грета тоже свободна.

Мы прижимаемся спинами к окружающей дворец стене и делаем передышку, чтобы перегруппироваться. Кусты тоже времени не теряют. Они угрожающе выстраиваются перед нами и закрывают нам путь к королю и Барнабасу.

Я бросаю взгляд на Рена и Грету, и сердце падает. Барнабас не остановится, пока все, кого я люблю, не будут мертвы или порабощены. Он сровняет Брайр с землей. Розабель это понимала. Как ни старался колдун вытравить у меня из памяти воспоминания, он сделал одну, но гибельную ошибку: оставил мне любовь к родному городу. Барнабасу нужно было, чтобы я была предана городу и горожанам. Что ж, пусть я не помню всех тех, кого знала когда-то, я сделаю все, чтобы их защитить.

Я сглатываю комок в горле. Я не сумела защитить Бату. Теперь я должна защищать тех, кто остался.

По саду разносится страшный смех.

— Пришли его спасать? — Смех унимается, и теперь Барнабас говорит спокойно, с затаенной насмешкой.

Он оглядывается через плечо, и его отвратительная улыбка как магнитом притягивает мой взгляд. Он превратил меня в нечто ужасное, но настоящее чудовище — это он сам.

— Думаешь, ты им небезразлична, да? Ах, милая моя, пусть притворяются сколько угодно — они ведь тебя не знают. Кого заботит, что будет с чудовищем?

Ярость в груди — как стог сена, к которому поднесли свечу: сначала огонек невелик, но вот вспыхивает пламя и превращает стог в костер. Рен сжимает одну мою руку, Грета — другую. От избытка разлитой в воздухе магии курятся кусты, розы, лоза. Рокочет гром, над головами у нас собираются зловещие темные тучи. Барнабас пускает в ход всю свою магию, чтобы удержать короля в объятиях сумеречных веревок, покуда чудовищные кусты, забавляясь, тянут его в разные стороны. Каждый крик и стон Оливера лишь утверждает Барнабаса в его намерениях.

Барнабас не боится. Он знает, что против него не встанет никто.

Я делаю шаг к выстроившимся перед нами безумным кустам.

— Ким! — Рен хватает меня за руку, и от его прикосновения во мне разливается волна тепла. — Ты что делаешь?

— Единственное, на что я способна.

Обуреваемая странной смесью страха и отваги, я заставляю себя сделать шаг назад, взмываю в воздух и пролетаю над ожившими кустами. Несколько секунд спустя я приземляюсь в метре за спиной у Барнабаса. Колдун бросает в воздух сумеречные веревки, а куст-кентавр ловит их и натягивает, удерживая Оливера на месте. Барнабас обращает взгляд в небо, и в мраморные ступени позади Оливера ударяет молния. Я припадаю к земле — когти наружу, хвост на изготовку.

— Что они тебе наобещали? Что ты будешь их защищать? Честь беречь их шкуры?

Барнабас медленно приближается ко мне, а я так же медленно отступаю назад, выжидая подходящий момент. С кончиков пальцев колдуна текут тени, похожие на странный светящийся дым.

— Они были добры ко мне, — говорю я, хотя его слова меня задели. В ладонях у Барнабаса мерцают бледные искры.

— Добры? Ну разумеется! Ты внушаешь им ужас. Они не знают, на что ты способна, и вовсе не хотят это выяснять. — Он останавливается и прижимает руку к сердцу. — А я вот знаю тебя как никто другой. Я тебя создал.

— Ничего ты о людях не знаешь. — Я цепляюсь за воспоминание о том, как Оливер спокойно взял меня за руку, как мы с Реном бежали по улицам рука об руку, вспоминаю радостные крики горожан, когда меня объявили Хранителем Города, и вырезанное в мраморе лицо моей матери — и мое прежнее лицо. Он ошибается. Я это точно знаю. Да, когда-то меня боялись, но сейчас это позади.