Виталий Каплан: Один в поле воин

– Пасть заткни, – был ему ответ. – Когда надо, узнаешь.

– Мешок, – не поворачиваясь, напомнил водитель.

– О, точно! – обрадовался тот, что справа. И сейчас же Сане нахлобучили на голову большой пластиковый мешок для мусора.

– Не пытайся сбросить, – посоветовал левый. – А то затянем, и уж как ты будешь дышать, лично я без понятия.

Да и чем сбросить? Он сидел, плотно сжатый с обеих сторон, невозможно было не то что руку поднять, но и пальцем шевельнуть. Сквозь пластик почти не просачивался свет, и куда они едут, оставалось только гадать.

Да, всё можно было прекратить прямо сейчас. Белый шарик послушно проснулся, исходило от него мягкое тепло, и синяя бутылка-индикатор показывала почти полный заряд силы. В самом деле, сегодня он тратился только на неслышимку в метро и в автобусе, а это пустяки, копейки. Но… Оно… Да, то самое неумолимое Второе Правило. Себя волшебством защищать нельзя. А кроме того, в голове прорезалась холодная, трезвая мысль: сперва надо разобраться. Никакого волшебства, прежде чем всё окончательно не выяснится. А то ещё таких дров наломаешь!

Может, это те самые, кто похищал Мишку? Мало ли, что в Клязме их повязали? А сколько осталось неповязанными? Саня вспомнил, как странно тогда вело себя волшебство. Может быть, именно сейчас и удастся разгадать загадку? Не трусливо спасаться бегством, стоя на краю тайны, а шагнуть за край – и вернуться оттуда с полным мешком сведений! Поэтому он даже по волшебной связи не стал телеграфить Диме. Успеется. А то они все примчатся, спасатели, да ещё под горячую руку сердце кому-нибудь порвут, или ещё что-то. А потом будут прижиматься лопатками к подвальной стенке, прощаясь со своим волшебством. Особенно следовало бояться за Диму. По краю ведь ходит!

Как долго ехали, Саня более или менее прикинул. Когда перед глазами у тебя черным-черно, остаётся ориентироваться только по звукам. А именно – по гремящему шансону. Если в среднем каждая песня длится минуты две… ага, получается, больше получаса. А вот расстояние так легко не определишь, неизвестно же, с какой скоростью они движутся. Тем более никак не определить направление… поворотов, кажется, было много.

Потом он почувствовал, как джип тормозит. Музыка тоже стихла, спереди послышалось негромкое «Мы тут, все ок» – видимо, водитель отчитался кому-то по мобильнику.

Щёлкнул замок дверцы – и Саню резко рванули. Он чуть не упал, шагнув из машины, но сильные руки вовремя его подхватили. И тут же подняли в воздух, понесли куда-то. Мешок неприятно хлопал по щекам, и он принялся яростно мотать головой, чтобы сбросить – но тот никак не сбрасывался.

Тогда он стал считать про себя. То ли из какой-то книги, то ли из кино он помнил: если считаешь в быстром темпе, то подели на два – и получишь число секунд. На счёте двести двадцать три – то есть почти через две минуты – его поставили на пол и сорвали с головы мешок.

Первое, что он увидел – это чучело лисы. Оно стояло на обшарпанной тумбочке у дальней стены и само гляделось не лучшим образом. Большие проплешины, колтун в шерсти, вместо глаз – большие чёрные пуговицы, в которых отражается свет яркой электрической лампочки, свисавшей с потолка на шнуре – без всякого плафона или абажура.

Потолок был высоким, и сразу стало понятно, что это – не квартира и не дом. Как минимум два Саниных роста. А на полу не обнаружилось ни линолеума, ни паркета, ни пластика. Просто серый бетон, прямо как в штабном подвале.

Судя по размерам помещения, оно тоже могло быть подвалом. Стены выкрашены масляной краской – снизу буро-жёлтые, сверху грязно-белые. Только вот змеящихся водопроводных труб тут не водилось. Не водилось и окон.

Свет лампочки, хоть и очень яркий, не доставал до дальних стен, и там клубился полумрак. Зато вблизи всё было освещено не хуже, чем в солнечный полдень. Короткие чёрные тени лежали на полу, и казалось, ими можно порезаться.

Когда глаза малость привыкли к свету, он, наконец, увидел собравшихся.

Их было пятеро, если не считать Саниных конвоиров, продолжавших сжимать его локти. И кое-кого из публики Саня узнал, причём ни малейшей радости не почувствовал.

На него мрачно и как-то обиженно смотрел Руслан. В адидасовской майке и адидасовских синих спортивках, чёрные кудри аккуратно расчёсаны, пальцы то сжимаются в кулаки, то нервно мнут друг друга. Тогда, на пустыре близ железнодорожных путей, он был самым старшим, но сейчас в этой компании явно считался за мальчика.