Эли Браун - Странные вещи

– А ты видела Винное болото? – отдышавшись и вытирая щеки, спросила Клевер. – Своими глазами видела?

– И нюхала! – подтвердила Несса. – О Небо! Ну и вонь же там! Море вина, которое на солнце превращается в уксус. И никто рядом не живет, кроме мух и забулдыг.

Клевер вспомнила рассказы отца о катастрофе, из-за которой образовалось болото.

– Винный Бокал, который всегда полон, – говорил он ей. – Казалось бы, прекрасная диковина, правда? Но кто-то оставил его перевернутым, и вино льется и льется из него до сих пор. Как река, днем и ночью льется вино, не зная удержу, безостановочно! Лужица стала озером. Теперь залита вся долина, и болото год от года все ширится…

– Значит, это правдивая история, – сказала Клевер.

– Целое море пакости! – воскликнул Ганнибал. – Следовало бы назвать его Уксусным болотом. Многие пытались отыскать этот Бокал. Но болото каким-то образом отводит человека от него, пока тот не заблудится окончательно и не умрет от жажды. Даже гуси, пролетая над ним, падают, убитые испарениями.

– Как же ты можешь торговать этим, выдавая за лекарство? – спросила Клевер.

Несса долго молчала.

– Я сильно задолжала одним нехорошим людям. Если не выплачу долг, то… – Она не уточнила, какими будут последствия. – Раньше мы с дядей работали, и у нас что ни день были сплошные песни и сказки. А теперь я должна ремонтировать фургон, лечить больных лошадей – все денег стоит. Такая уж мне выпала доля. Извиняться мне не за что, я пытаюсь выжить.

От переполняющих ее эмоций Несса раскраснелась, веснушек на ее лице, казалось, стало еще больше.

– Велик ли твой долг, деточка? – мягко спросил Ганнибал.

– А я и не знаю, – фыркнула Несса. – Они как-то отремонтировали мне фургон после аварии и сказали, что сами мне сообщат, когда я покрою долг.

– Да ведь тебя грабят, – возмутился Ганнибал.

– Я знаю. – Несса поворошила огонь палкой, в воздух взлетели светлячки искр.

– Зачем же продолжаешь им платить? – спросила Клевер.

– Я ведь сказала, это плохие люди.

– Даже очень плохие, я бы сказала. – Клевер покачала головой, стараясь выглядеть отзывчивой.

– Хуже и подлее не бывает. – С этими словами Несса отвела лошадей к дубу с низкими ветками, чтобы накормить и привязать на ночь. Потом развернула свой матрас и села, нахмурившись и подтянув колени к груди.

Клевер достала из мешка и накинула на плечи желтую шаль, которую много лет назад связала вдова Хеншоу. Шаль до сих пор не высохла, но Клевер подумала, что влажная шерсть все же лучше, чем ничего.

– Когда-нибудь ты все это бросишь и будешь петь в опере, – сказала она. – Ты же можешь выучить итальянский.

– Твой голос – сокровище, которое никто у тебя не украдет, – сказал Ганнибал, обернувшись на ходу. – Спокойной ночи, храбрые солдаты!

Устроившись на ветке дуба, к которому привязали на ночь лошадей, он вскоре уснул. Легла и Клевер, стараясь не обращать внимания на холод, проникающий через влажную шаль. Несса почти вплотную придвинулась спиной к тлеющим углям костра, но Клевер не доверяла огню и не хотела оказаться к нему так близко.

На рассвете они снова пустились в путь. Траву украсили росинки, а от лошадей исходил успокаивающий запах живого тепла. Несса проснулась с муравьем в ухе и была в отвратительном настроении, а Ганнибал беспокойно расхаживал кругами по крыше фургона. Поэтому они ехали молча, что вполне устраивало Клевер, которая любила встречать утро в тишине.

Покопавшись в саквояже, Клевер вытащила вещь, которая точно диковиной не была: пробирку с ее мизинец, не больше, с семенами одуванчика. Она вспомнила о ней среди ночи, но побоялась, что в темноте уронит ее и потеряет. Теперь она повертела пробирку в утреннем свете, за тонким стеклом зашевелились волшебно-хрупкие семена, и Клевер захлестнули воспоминания о последнем отцовском пациенте.

– Чистое полотенце! – крикнул Константин. – Младенец скоро появится.

Полотенца уже несколько часов назад перестали быть чистыми, но оставались горячими, что было почти так же хорошо. Вынув тряпицу из кипятка, Клевер отжала ее и протянула Константину, который стоял у набитого кукурузной шелухой матраса, ближе к ногам миссис Уошу.

Ребенок заблудился и потерял путь, ведущий в мир. Трехдневные роды так измучили миссис Уошу, что она приоткрывала глаза только для того, чтобы застонать или закричать, словно пыталась очнуться от кошмара. Время от времени к ее надрывным стонам присоединялось фырканье лошадей с улицы, но это были единственные звуки, не считая глухого стука дождя по крыше землянки.