Эли Браун - Странные вещи

– Пф, пф!

В животе у Клевер заурчало. Вовремя съесть булочки с изюмом, испеченные вдовой Хеншоу, она не успела, а теперь они стали твердыми, как чернильные орешки. Отломив кусочек, она положила его у подножия сосны, потому что даже сварливым белкам время от времени хочется полакомиться.

Отец взглянул на нее с подозрением. Что будет, если он обнаружит, что она прячет в мешке? Ничто не могло огорчить его сильнее, чем диковина.

Клевер заметила связку серых шкурок, свисающих из седельной сумки отца, и внезапно почувствовала, что ужасно проголодалась и устала.

– Хочешь сказать, что за два дня возни и за здорового, вопреки всему, ребенка эти поселенцы заплатили нам луговыми кроликами? – спросила она.

– Ты предпочла бы, чтобы тебе платили улитками? Они же бедные, kroshka, – ответил Константин. – Совсем нищие.

Обычно Клевер нравилось, когда отец называл ее kroshka (что означало мелкую частичку хлеба), но кролики ее рассердили.

– А мы разве не бедные? Вечно с нами расплачиваются репой или кувшином кислого сидра. Эти кролики даже жира не нагуляли. Взгляни на свои штаны. Я столько раз их латала, что сзади они похожи на лоскутное одеяло.

Константин со вздохом покачал головой.

– А у меня так обтрепались завязки на капоре, что пришлось перейти на мужские шляпы, – продолжала Клевер.

Отец взглянул на нее, удивленно приподняв бровь.

– А я-то думал, что тебе просто нравится одеваться как мальчик, – заметил он, пряча в усах ласковую улыбку.

– Штаны я ношу, чтобы нормально сидеть в седле, я ведь полжизни провожу на лошади. А мужские перчатки – потому что их можно пачкать и мочить в воде, а они не портятся. – Клевер понимала, что сейчас сама похожа на рассерженную белку, но было так приятно пошуметь после томительных часов у постели роженицы, в сырой и тесной лачуге. – Я не собираюсь мозолить зад только потому, что мир создан для мужчин!

– Как угодно, – ответил отец.

Это было очень похоже на отца – он умел представить все так, будто Клевер сама выбрала такую жизнь.

– У хирурга, получившего образование в Праге, могли бы быть вполне платежеспособные пациенты, живи мы чуточку ближе к Нью-Манчестеру, – возразила она. – Или к Брэкенвиду. К любому городу. Мы могли бы каждый день пить свежее молоко и носить новую одежду. И еще в Нью-Манчестере мы бы могли покупать скипидар, и не приходилось бы самим вываривать сосновую смолу. Эта гадость вообще не отстирывается! А ты еще спрашиваешь, почему я платьев не ношу.

Отец хранил молчание, позволяя ей выплеснуть эмоции, но не желая пререкаться. К тому же, если бы Клевер рассчитывала на ответ, ей не следовало бы упоминать Нью-Манчестер. Ничто так не заставляло отца уйти в себя, как разговоры о прошлом. Он похоронил собственную историю, как мертвеца.

Клевер была совсем малышкой, когда они уехали из Нью-Манчестера, и, конечно, ничего не помнила о тех временах. «В городах одни невзгоды», – говаривал Константин. Из-за сильного русского акцента это звучало, как одни нивзходы. На самом деле у невзгод было имя: Минивер Элкин. Клевер знала о своей покойной матери только три вещи: она была собирательницей диковин, входила в общество ученых, изучавших удивительные артефакты, и погибла в результате трагического несчастного случая, о котором отец никогда не распространялся.

Разбитое сердце Константина и было причиной того, что Клевер не довелось ни погулять по улицам Нью-Манчестера, ни посидеть у маминой могилы. Все в один голос говорили, что Константин – доктор с широкой душой. Но только Клевер знала, насколько он замкнут и сдержан. Отцовский высокий, умный лоб был настоящим сейфом, надежно скрывавшим его тайны.

С недавних пор и у Клевер появился собственный секрет, кое-что восхитительное. Не сводя глаз с отцовского затылка, она сунула руку в мешок.

Ух, прямо лед! Она отдернула палец – его обожгло холодом. Приоткрыв мешок пошире, Клевер заглянула внутрь.

На вид это был самый обыкновенный ледяной крюк: железный, загнутый, словно орлиный коготь, с простой ручкой из серого, растрескавшегося дерева. Но Клевер он казался прекрасным, особенно вмятины у основания – от кузнечного молота. Если крюк как следует отчистить, ему даже могло бы найтись место рядом с хирургическими инструментами отца.

На прошлой неделе, собирая грибы, Клевер заметила ледяной крюк среди опавшей листвы. Такими крючьями подцепляли ледяные глыбы, чтобы отвезти в город, где с их помощью неделями сохраняли свежей еду. На озере Саламандра, где жила Клевер, строили только коптильни, а ледников никогда не было. И такого инструмента не было ни у кого из знакомых. Но мало этого – крюк оказался непростым.