Ирина Югансон - Тайна Мёртвого Озера

И вот вся большая компания, позабыв ссору, собралась у костра. Пламя притягивало взгляд, завораживало. Одна жуткая история сменяла другую. Чем сильнее сгущалась темнота, тем страшнее становились рассказы. Иногда, увлечённые очередной страшилкой, ребята забывали подбросить хворост, и тогда темнота подступала совсем близко, а огонь прятался в глубине какого-нибудь обугленного полена. Все спохватывались, шевелили пепел палками, подпихивали к пульсирующему голубыми всполохами трепещущему язычку сухую траву и тонкие ветки, а затем наваливали такую кучу валежника, что пламя, гудя и рассыпая искры, взвивалось к чёрному уже небосводу.

Ребята подвигались к костру всё плотнее и теснее, но всё равно, озноб пробирал до костей, а сердца падали в ледяную яму, когда, после хорошо выдержанной паузы, мрачный голос произносил:

– «И тут часы во всём доме пробили полночь: – "Бум-бум-бум!.." – и едва замер последний удар, дверь, запертая на замки и щеколды, вдруг сама-собой распахнулась, и в комнату повалил чёрный-пречёрный дым, встал посреди чёрным-пречёрным столбом – глянь – а это и не дым вовсе, а полчеловека. От макушки до пят как пилой распиленный… – А полчеловека всё ближе, ближе, ближе, а рука у него всё длиннее, длиннее, длиннее, и-и-и… хвать купца за горло!..»

Или тихо-тихо, почти шёпотом:

– «Тут в трубе гул пошёл – "У-у-у! .." – А потом как застучит! – тут рассказчик как грохнет во всю глотку, так что все разом вздрогнули: – "Трах-тарарах! .." – дальше опять горячий шёпот: – И вываливается из камина чёрная кочерга. Чёрная-пречёрная. Только не кочерга это – рука отрубленная. И начинает эта рука по комнате летать…»

Ужас охватывает не только слушателей, но и самого рассказчика.

Вот уж и история закончилась, вот уж все перезадушены, вот уж чёрная рука улетела в камин, но ребята всё не решаются пошевельнуться. Над поляной нависает тишина. И мерещится, что где-то в темноте за спинами притаилось неизвестное, неумолимое, наблюдает за ними, ждёт, на кого бы наброситься.

Чей-то робкий голос решается прервать молчание: – А я слышал, чёрная рука из чёрного шара появляется. – На что рассказчик, со знанием дела, тут же поясняет: – По всякому бывает. Бывает, из шара выскочит, бывает кочергой оборотится, а бывает, откроешь сундук или коробку какую незнакомую, а там она. Сидит. Часа дожидается.

– Ха! – усмехнулся третий. – Это всё выдумки пустые, бабкины сказки, а вот я вам про капурёх расскажу… Такое! – волосы дыбом!

– Нашёл о чём рассказывать – "капурхи"! Эка невидаль! Да этого добра – на каждом шагу. "Капурёхи." Подумаешь. Пузыри и есть пузыри. Ну, противные они, ну, пищат, лезут повсюду.

– Да? А знаешь, что из этих самых капурёх шары с чёрной рукой и вырастают. Ты видел хоть раз как эта пакость появляется?

– Кто ж не видел-то?

– Словно из ничего возникают, – вот их не было, и вот они тут. В любую щель пролезут, хоть с волосок, хоть с паутинку. И сразу давай раздуваться-раздуваться… А исчезают? – раз, и нет их. И где они появляются, там, непременно, несчастье произойдёт. Или ссора. Или просто неприятность какая. Примета точная. Если собрался куда и по дороге капурёх повстречал, всё, можешь домой поворачивать – пути не будет.

– Капурёхи, капурёхи!.. Ты ещё о солёных огурцах расскажи. А я вот такое знаю – вам и не снилось! Мой дядька Юхан – тот самый, что зимой в Виртенбург подался, в матросы…

– Да знаем мы твоего дядьку.

– Так вот, он в прошлом году в мёртвый лес забрёл, чудом жив остался.

– Брешешь!

– С места мне не сойти!

Шёл себе привычной дорогой – по просеке через березняк на хутор – и вдруг как поленом по голове – ни берёз, ни просеки – голые ели вокруг торчат, словно кости обглоданные. И небо серое, как неродное. Он назад кинулся – и там мёртвый лес. Он и вправо, он и влево – везде одно. И тут кто-то как завоет, как завоет – жуть: – "У-у-у! .. У-у-у! .. Ю-у-ха-ан!.." А за ним целый хор: – "У-у-у! .. У-у-у! .. Ю-ху-ху!.." Дядя Юхан как кинется напролом, не разбирая дороги, сам не зная куда. Всю одежду в клочья изодрал, лицо, руки до крови изранил. Сердце от страха чуть не остановилось, а он всё бежал-бежал, пока ноги держали – может час, а может сто лет. Уж и силы напрочь вышли, а вокруг всё те же остяки еловые, словно он ни на шаг с места не сдвинулся. Дядька мой помирать приготовился, всё, решил, конец. И тут у него в ушах зазвенело, голова закружилась, ноги заплелись, упал он, а как голову поднял – берёзы вокруг, листва зелёная, вниз посмотрел – живая трава. И нигде даже помину нет никакого мёртвого леса. Словно привиделось. Только руки в крови, да рубаха лохмами висит, да хвоинки чёрные в волосах застряли.