Дмитрий Емец: Лестница в Эдем

– Слово в слово! Как тут не позавидуешь молодой памяти? – одобрительно сказала Фулона.

Дверь хлопнула, а Ирка все продолжала смотреть на нее, раз за разом проигрывая вопрос Фулоны и свой ответ.

Может, копье оттого и не желало исчезать, что у нее была слишком хорошая, слишком цепкая память и ей никак не удавалось обмануть ее?

Ирка шла и размышляла, зачем валькирии послали ее в Питер следить за площадкой с турниками. Нечего сказать: ответственная работенка! Чего, интересно, они опасаются? Что стражи мрака поспиливают в городе все турники и молодое поколение питерцев вымрет от ожирения и дистрофии?

Подробнее о задании она пока не задумывалась. Вначале надо до места добраться, а там видно будет. В данный момент Ирку больше волновало, что происходит с ее копьем. Почему оно упорно отказывается исчезать?

– Валькирия должна любить всех одинаково, никого не выделяя, и не может быть счастлива в любви, – вслух повторила Ирка.

Это не совет даже, не пожелание, а обязанность, долг. Люби сама, верно, спокойно, без метаний, люби всех без исключения, но при этом не требуй, чтобы любили тебя, – чего уж может быть яснее и проще? Следует ли она сама этому правилу? Нет. А если нет, то почему удивляется, что копье периодически перестает слушаться и теперь, точно вечное напоминание о долге, постоянно пребывает у нее в руках? Потому и в руках, чтобы помнила и не забывалась.

Другой проблемой Ирки, как она сама осознавала, было то, что Ирка путала любовь к людям как таковую (какая и требовалась) с любовью конфетно-страстной, вычитанной из романов, которые она потребляла некогда, как наркоман одноразовые шприцы.

В настоящий момент Ирка не склонна была выбирать между двумя МБ, один из которых, Багров, постепенно становился все ближе, а другой, Буслаев, держал дистанцию и оттого сохранял ореол недосягаемости. Как кукла, которую девочка видит в витрине и пускает слюни. Но купи ей эту куклу, и через пятнадцать минут она отшвырнет ее, обезглавленную и с оторванными ногами, в сторону, досадуя, что у нее отняли мечту.

«Есть такая интересная штуковина – психологическая вовлеченность. Уронил на улице пятьдесят копеек и все ищешь-ищешь. Просто интересно, куда монетка закатилась. А что у тебя в этот момент сто рублей из заднего кармана джинсов свистнут, не суть важно. Тут-то психологической вовлеченности нету», – подумала Ирка мельком, решив додумать эту мысль позднее, когда у нее будет соответствующее настроение.

В каждый момент жизни человек должен жить внатяг, с ощущением сюрприза. С эдакой сокрытой от мира шоколадкой во внутреннем кармане, с ожиданием праздника в душе. Дышать мечтой и жаждой перемен. Зажравшийся человек – человек перечеркнутый.

Ирка и не заметила, как оказалась у метро. Мелкий дождь устал уже моросить, и вся сырость перешла в воздух. В плоских лужах плавали фонари. Торговцы хлопушками, пакетами и бельевыми прищепками дули на замерзшие пальцы. Небо было усеяно кучками щемяще-грустных звезд, между которыми рогами кверху плавала узкая ладья луны. Ирка, долго сидевшая сегодня перед компьютером, близоруко перепутала луну с провисшей рекламной гирляндой.

Внезапно Ирка вспомнила об Антигоне, которого забыла у Фулоны. Спохватившись, она обернулась, готовая вернуться, и увидела, что кикимор вперевалку бежит к ней. Его грушевидный нос был свернут набок, бакенбарды примяты, зато физиономия так и лучилась довольством. Оказалось, что валькирии для скорости просунули Антигона через решетку, причем просовывать доверили Таамаг, которая и проделала это со всей богатырской ответственностью.

– А-а, подождали меня! Чтоб вам в люк без крышки не провалиться и шейку не свернуть, милая хозяечка! – завопил кикимор.

– Говори что хочешь! Все равно не пну! – сказала Ирка.

Она давно опытным путем убедилась, что эта фраза успокаивает Антигона быстрее прочих. Вот и сейчас кикимор попыхтел немного и покорно зашлепал по мокрому асфальту.

Они были уже на эскалаторе, который Антигон недолюбливал из-за возможности застрять ластами, когда Ирка повернулась к кикимору и серьезно спросила:

– Слушай, Антигон… вот что меня смущает… ведь, в общем-то, если разобраться, я не сильно хуже остальных валькирий. Почти каждую можно в чем-то упрекнуть. Почему же именно меня перестает слушаться копье? И на моих силах сказывается всякое мелкое нарушение кодекса, всякая внутренняя слабость? Что я, рыжая?

Антигон серьезно посмотрел на нее.