Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Болтливый сфинкс

– Да. Хоботом. А потом еще чуток на ней попрыгал. Но об этом басня умалчивает, потому что началось это сразу после морали! Ну что, перестаешь ехидничать?

Не имея возможности сказать, Таня покорно кивнула, и Ягун отпустил ее.

– Что пишет Ванька? Еще не нашел многоглазку ? – спросила Таня, растирая шею.

Играющий комментатор мотнул головой. Вот уже месяц, как Ванька скитался, отыскивая многоглазку подземную . Уникальность многоглазки состояла не только в ее способности вновь возжигать пламя в угасших драконах, но и в том, что на всей территории России существовало всего одно такое растение.

Единственное описание многоглазки затерялось в средневековом лечебнике мага Аббакума Вытянутого. Лекарь утверждал, что отыскать многоглазку в сотни раз сложнее, чем цветы папоротника. Многоглазка подземная показывается исключительно ночами, боясь лучей солнца. При свете луны она выбрасывает сотню невзрачных колокольчиков, которые, дрожа, пьют лунный свет. Едва горизонт начинает светлеть, многоглазка втягивается в землю и на другую ночь появляется в другом месте, часто за сотни километров от вчерашнего. И так каждый день. Зима или лето – ей безразлично. Холодов и снега она не боится.

Лишившийся не так давно своего пылесоса, Ванька гонялся за многоглазкой на одном из старых пылесосов Ягуна, но она пока успешно ускользала.

Таня с нежностью думала о нем. Ванька есть Ванька. То сиднем сидит у себя в глуши, то вдруг сорвется – ничем не остановишь. В тайгу так в тайгу, голодать так голодать, спать на земле – так спать на земле. И делается это без ложного героизма, с сознанием того, что все происходящее послано свыше и так должно быть.

Глубинной, внутренней, неспешной силы у Ваньки всегда было гораздо больше, чем у Бейбарсова или Ягуна. Таня постоянно ощущала в Ваньке ровный огонь – внешне неброский, почти незаметный, без искр, без внезапных сполохов, без дыма красивых слов.

Нужно было драться на дуэли с Пуппером – дрался, хотя и попал в Дубодам. Сказал, что не останется в аспирантуре – не остался. Даже Глебу он всегда спокойно бросал вызов, хотя их магические силы были несопоставимы. Громадные, направленные на авантюры и разрушение силы Бейбарсова – силы некромагии и смерти, и скромные, но созидательные и исцеляющие силы Ваньки.

Нет, все-таки она сделала правильный выбор, хотя сердце порой и гложет… Любовь – это аскеза, нежность и жертва. Все прочее любовью не является и лишь пакуется с ней в один пакетик для опошления торговой марки. Как жаль, что Бейбарсов никогда не мог этого понять…

Таня очнулась, только когда Ягун замахал перед ее глазами ладонью.

– Эй! Ау! Которые в астрале: как слышите меня? Прием!

– Чего тебе? – спросила Таня недовольно.

– О чем ты сейчас думала? Смотришь в стену, а я до тебя целую минуту доораться не могу! Пытаюсь подзеркалить – стена стеклянная. Лазеек нету… Ну все, брысь! Я сейчас комбинезон примерять буду!

Когда Таня уходила из комнаты Ягуна, играющий комментатор был уже занят рассматриванием внутренней бирки на новом драконбольном комбинезоне, на сей раз выписанном из Штатов и доставленном только вчера.

– Обожаю американские инструкции! Если продают, положим, волшебную палочку, то обязательно нарисуют на ней значок, что несъедобно и в ухо совать тоже нельзя. А то вдруг какой-нибудь умник в ухо засунет, а потом в суд подаст, что не предупредили, – бухтел он.

Декабрь только начался. Природа все никак не могла определиться, зима сейчас или поздняя осень, и потому стояло что-то довольно размытое, промозглое и серое.

Таня сидела на фундаменте подтопленного пляжного навеса и смотрела на океан. Ей не раз уже приходило в голову, что океан в предварительном представлении и океан такой, как он есть, – два совершенно разных океана.

Внизу, совсем близко, вода лизала камни. Звук был монотонный, повторяющийся. Волны короткие, рваные. Одна накатывала, а другая уже отступала с потерями. Обе сталкивались с коротким всплеском, точно знакомые, мельком обменивающиеся приветствиями.

У берега на мелководье вода не имела цвета, но была желтоватой от взвеси песка. Дальше шла темная, почти сизая полоса водорослей и снова песок. После песка вновь четкая, широкая полоса водорослей. Океан казался полосатым, как зебра. Правда, чем дальше, тем полосы были темнее, пока не исчезали совсем.

Недавним штормом смыло большой кусок песчаного побережья, и торчащий из воды навес, на котором сидела Таня, выглядел слегка сюрреалистично.