Лев Кузьмин - Капитан Коко и Зеленое Стеклышко

— Извините… — начал я объясняться ослабленным голосом, но усатый господин рыкнул так, что оставшаяся неразбитой стеклянная посуда разлетелась вдребезги, а в комнату ворвались двое полицейских с пистолетами, с длинными саблями, с мотками бельевых верёвок у пояса.

Они во всём подражали своему господину.

Они так же, по-рачьи, таращили глаза. Они имели точно такие же усы-колючки. И даже круглые животы у них выпирали совсем как у хозяина. Только у одного живот был настоящий, а у второго сделан из подушки. Подушка торчала из-под мундира, в подушке была дырка, из дырки на пол сыпался пух.

— Обыскать, допросить! — рявкнул господин, тыча пальцем в меня.

Полицейские отдали честь и принялись за дело. Первый начал обшаривать меня, а второй, тот, что с поддельным брюшком, раз-раз-раз, по-собачьи стал рыться в сундуке.

Потом вдруг он замер, прислушался, глянул под стол, увидел там петуха, закричал: «О ужас!» — выпалил вверх из пистолета и упал в обморок. Белый пух взвился над ним облаком.

Господин тоже заглянул под стол, тоже поморгал рачьими глазами на петуха, да и тоже повалился в обморок.

Хотел упасть в обморок и второй полицейский, но раздумал. Он только покачался, пошлёпал губами, схватил со стола кувшин, глотнул холодной воды и успокоился. А остатки воды выплеснул на хозяина и на своего приятеля.

Полицейский с подушкой очнулся, открыл глаза и пузатый усатый господин. Он заорал громче прежнего:

— Связать, запереть, не выпускать!

И вот с грохотом, звоном полицейские поволокли меня и петуха куда-то вниз по крутой лестнице, а сундук остался наверху.

— Мы вам покажем, — пыхтел один полицейский.

— Мы вам устроим, — шипел второй и дышал на меня чесноком.

Но я думал только о том, чтобы не обронить Зелёное Стёклышко, зажатое в кулаке. Потеряв его, мы потеряли бы Серебряный Меридиан, а может быть, и большее…

Железные ступени лязгали под сапогами полицейских. Гулкое эхо испуганно металось в лестничной клетке. По всему было видно, что нас тащили в тюрьму.

Я кричал в похожее на пельмень ухо полицейского:

— Мы будем жаловаться! Мы будем жаловаться! Пустите…

Но мимо проносилась только глухая каменная стена, а сам я лежал вниз животом на плече разгневанного стража. И вдруг я почувствовал себя свободным. Меня никто не держал.

Оказывается, пока я кричал о справедливости, капитан Коко ловко извернулся и клюнул своего охранника в глаз. Тот ойкнул и выпустил петуха из рук. Второй полицейский бросился за петухом и выпустил меня.

И впереди орущих полицейских мы ринулись вниз по лестнице.

Коко — лётом, я — вприскочку через три ступени.

И лестница теперь уже не грохотала, а звенела от моих прыжков! Её железные ступени радовались нашей удаче!

Лестница желала нам свободы, а вот и распахнулась дверь на широкую шумную площадь…

Теперь мы были не одни! Горожане помогут нам!

Но что это? Высоченный дворец-башня, откуда мы выскочили, был окружен франтовато разодетыми, гладко выбритыми, разутюженными зеваками. Одни из них гордо восседали и никуда не ехали в своих собственных автомобилях; другие, пешие, теснились на тротуарах, заглядывали в нижние окна дворца и, разинув рты, вздыхали:

— Ах, там шикарная люстра в тысячу килограммов весом!

— Ах, там ночная посудинка с серебряной крышечкой…

— Ох! Сервант из бим-бам-бонской ели! Вот и нам бы такой!

— Ну надо же! Ну надо же! Вот живут же люди…

Ну а мы-то что могли ожидать от такой публики? Ровным счётом ничего. Все тут были прихвостнями господина-усача, и мы с петухом постарались проскользнуть мимо них. Потому что стук полицейских сапог раздавался уже совсем рядом.

Но кривой полицейский не мог теперь мчаться быстро, прямо: его то и дело заносило в сторону. А полицейский с подушкой забегать вперёд не хотел. Он желал сохранить оба глаза.

И всё ж, когда полицейские выскочили на улицу и стали кричать: «Держи их!» — наши дела обернулись неважно.

Все зеваки, пешие и на автомобилях, кинулись в погоню за нами.

Теперь мы мчались узкой, как ущелье, улочкой и никуда не могли свернуть. Слева и справа темнели витрины запертых магазинов, а сзади орала, свистела, улюлюкала погоня.

Лишь впереди было пусто. Там лежали угрюмые тени домов-сосулек да таращилась в небе ночная жёлтая луна. Она, должно быть, думала: «Теперь двух этих маленьких букашек внизу может спасти только чудо»…