Сергей Абрамов - Рыжий, красный и человек опасный

Кеша и Геша, бывало, пользовались теорией заданного наказания, однако не злоупотребляли ею. Всё-таки она несла элемент обмана — пусть невинного, пусть искупленного целым рядом благородных деяний, но обмана, как ни крути. Не любили они и теорию обхода запрета, предельно ясную теорию, но… построенную на вранье. Применять её можно было лишь в самом крайнем, самом безвыходном случае.

Лучше и надёжнее всех, по мнению друзей, выглядела теория примерного поведения. Краткий афористический смысл её удачно выразил Кеша: «Веди себя хорошо, и родители тоже будут вести себя хорошо». Но, честно говоря, она не всегда удачно срабатывала. И к сожалению, не всегда по вине детей…

— Какая теория подойдёт здесь? — спросил Геша.

— Мне больно говорить, но, думаю, теория обхода запрета.

— Риск?

— Благороден. Ибо запрет абсолютно бессмыслен. Чистой воды эгоизм. Эгоизм вульгарис.

— Как? — не понял Геша.

— Суровая латынь, — объяснил Кеша. — Так говорили древние римляне, которых мы проходили в прошлом году. Дух древних римлян был стоек и несгибаем. Они пошли бы на хитрость и провели испытания после обеда.

Геша нёс ответственность за ходовую часть испытаний. Социальная их основа его не трогала: римляне так римляне.

— А если они опять «козла» стучать будут?

— Не будут, — заверил Кеша, — надоест.

По молодости лет Кеша недооценивал терпения козлятников и их невероятные игровые способности. Он мог бы и просчитаться, не вмешайся в эту историю могучая и загадочная сила, которую Витька назвал телекинезом. Забегая вперёд, скажем, что в её названии Трёшница не ошибся. Но лишь в названии.

— Пойдём пока ко мне, — сказал Геша.

— А баба Вера?

— Баба Вера уехала к бабе Кате в Коньково-Деревлёво на весь день.

Геша жил с бабой Верой в трёхкомнатной квартире и имел собственную большую комнату, набитую паяльниками, радиолампами, отвёртками, пассатижами, конденсаторами, полупроводниками, и так далее, и тому подобное. Гешина комната была предметом вечных ссор с бабой Верой, которая желала убрать её, вопреки Гешиному законному сопротивлению.

Кроме вышеперечисленных атрибутов ремесла в Гешиной комнате находились диван-кровать, письменный стол с дерматиновым верхом, залитый чернилами, машинным маслом, бензином, расплавленной канифолью, Гешиной кровью от многочисленных производственных травм, стояло два венских стула, тумбочка и на ней первый советский телевизор КВН-49. Телевизор был стар, но работал на редкость хорошо. А японская пластмассовая линза позволяла даже разглядеть выражение лица знаменитого хоккеиста Валерия Харламова или не менее знаменитого певца Иосифа Кобзона. Геша свой телевизор любил, холил его и нежил, менял в нём разные детали и не признавал никаких новомодных марок типа «Темп» или «Рубин», украшавшего столовую Кешиных родителей.

Ещё у Геши был замечательный стереомагнитофон «Юпитер», который он тут же включил, и из двух мощных колонок-динамиков звучала грустная песня на хорошем английском языке. Пел некто по фамилии Хампердинк. Ни Геша, ни Кеша не знали содержания этой песни, но певец грустил умело, а грусть интернациональна и не требует перевода. Тем более что друзьям тоже было не слишком весело.

— Хорошо поёт, — сказал Кеша.

— Мастер, — подтвердил Геша.

— Не то что наши, — согласился третий голос.

— Это ты сказал? — спросил Кеша.

— Нет, — сказал Геша. — Я думал, это ты.

— Это я сказал, — сообщил третий голос.

— Кто ты? — спросил Кеша, и трудно поручиться, что в голосе этого мужественного мальчика совсем не было страха.

— Ну, я, — раздражённо сказал третий голос. — Не видите, что ли?

И тут Кеша и Геша увидели некоего старичка. Старичок стоял в вальяжной позе и смотрел на Кешу и Гешу со снисходительной улыбкой. Старичок был малоросл, одет в полосатую рубашку с длинными рукавами и белые чесучовые брючки, давно не знавшие утюга. И белыми-то они были изначально, может, лет сто назад. Ещё на старичке наблюдались сандалеты, сквозь которые виднелись игривые красные носки, И вообще, старичок выглядел как-то несерьёзно: и улыбочка эта фривольная, и периодическое подмигивание левым глазом, и поза его. Не говоря уже о самом его появлении.

Любой рядовой взрослый человек испугался бы невероятно. Кеша и Геша, к счастью, не были взрослыми. Кеша и Геша не вышли из того прекрасного возраста, когда не существует для человека пресловутая холодная формула: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Всё может быть, всё возможно в нашем замечательном мире! Стоит только поверить в невозможное, как оно тут же исполняется, только поверить уж надо полностью, без опасений и осторожничания. Но взрослые не могут не осторожничать. Есть в них намертво вросшая жилка здорового скептицизма, настолько здорового, что мешает он верить в снежного человека, в летающие тарелки, в зелёных человечков со звёзд.