Анатолий Стась - Зеленая западня

— Девочка знает о настоящей цели вашего путешествия?

— Наше путешествие для нее — странствие в мир ее первых детских впечатлений. Прежде всего мы побывали в Чили. Там я выяснил, что общество “Друзья дельфинов” в самом деле существует, состоит из нескольких небольших групп, преимущественно из молодежи, студентов. Конечно, это общество не имело никаких связей с китами промышленного капитала Западной Европы. Люди, которые велели дела с концерном “Крон” от лица общества, были подставными агентами, кто-то стоял за их спиной.

С того времени как была провозглашена независимость Сени-Моро, загадочный поток грузов в порт Хармю прекратился. Исчезли также все портовые документы, из которых можно было бы узнать, для кого поступали грузы.

Я уже было склонялся к тому, что мы натолкнулись на грязную аферу каких-то торгашей, которые грели руки, перепродавая сырье и ценное оборудование. Но батискаф… Вот что не давало покоя. Я готовился к продолжительной работе, решил разведать побережье океана, заглянуть в порты нескольких южноамериканских стран. И именно в то время получил депешу. Служба расследования в конце концов натолкнулась на один подставного заказчика. Его заприметили в Бельгии, когда он договаривался об изготовлении физической аппаратур. Какой-либо клерк из администрации концерна “Крон” удостоверил, что именно этот человек два года назад оформляла срочный заказ на батискаф специальной конструкции из сверхтвердой патентованной стали.

За подозрительным заказчиком начали следить. Вскоре он оставил Европу, пересек несколько границ и оказался в Сени-Моро. Мне передали приказ прибыть в Пэри и взять на себя обязанности радиста вашей экспедиции, чтобы вблизи присмотреться к нашему “подопечному”. В Хармю я случайно узнал, что там заправляется горючим яхта “Зигфрид” и что судно должно дальше плыть по Вачуайо. Я познакомился с капитаном и попросил взять нас на борт и высадить в Пэри. Вот мы дошли и к суденышку, доктор.

— Как вам путешествовалось на яхте? — спросил отец.

— Все было хорошо. Яхта устаревшего образца, но в замечательном состоянии. Немного непривычная для этих мест у нее название “Зигфрид”, и никому не запрещается давать судам имени на свой вкус. Согласно документам, яхта принадлежит панамскому институту ихтиологии.

— А кто на судне тот седой мужчина с усами?

— Это капитан яхты, Рохас Верейра. Кроме него, на судне есть моторист и двое матросов. И еще плавают два ихтиологи, панамцы, исследуют рыбное хозяйство Вачуайо по контракту с частной рыболовецкой фирмой Сени-Моро. Единственное, что я заметил: капитан суденышка не только с матросами, даже с ихтиологами вел себя как-то пренебрежительно, и все они будто бы опасались его.

— Какова ваша мысль об убийстве в джунглях, инспектор?

— Пока что ничего определенного сказать не могу. А, газета… Не надо, доктор, сообщение в газете я уже прочитал.

— Хорошо. Так кто же, когда не секрет, тот ваш “подопечный”, ради которого вы были вынуждены завернуть в Пэри? Вы его имели в виду, сказав, что должны принять меры?

— Не догадываетесь, доктор, о ком речь? — Чанади помолчал. Затем сказал: — Я имею полномочие местной власти арестовать человека, который вы знаете как сеньора Аугустино…

Рядом за стеной послышался звон, будто наступили ногой на стекло. Транслятор замолк.

Шагов за стеной я не услышал, меня вывело из оцепенение клацанья замка. Я стремглав выскочил из своего тайника…

Где-то близко гудят тысячи шмелей, от однообразного скучного жужжания раскалывается голова. Я силюсь расплющить глаза и не могу пошевелить тяжелыми веками. Щека прислонилась к чему-то теплому, гладкому, пахнет нагретой искусственной кожей. И шмели гудят, гудят…

Через силу расплющиваю одно глаз. Вместе со светом в мозг стреляет невыносимой болью. И я принуждаю себя смотреть, вижу, как мерцают зеленые пятнышки; постепенно они расплываются, свет гаснет, потом снова вспыхивает прозрачным сиянием, которое разливается передо мною. Моя голова отброшена на спинку кресла. Перед глазами — худощавая спина, чьи-то расставленные локти.

Взгляд вонзается в затылок… сеньора Аугустино. Он изредка скользит пальцами по зеленовато-прозрачному листу, который висит на уровне его груди. Немного в стороне, в кресле по правую сторону, съежилась Ержи.

Я ощущаю легкое покачивание, иногда тело проваливается куда-то вниз, будто наступает невесомость. Гудит мотор. Лист перед сеньором Аугустино — это доска с приборами, подсвеченная невидимыми лампами. Я полулежу в кресле в просторном салоне вертолета.