Алексей Гедеонов - Случайному гостю

Бабушка разбивает одно за другим яйца о край щербатой керамической миски — для гречки понадобится много взбитых желтков. Вооружившись вилкой угрожающего размера, она тарахтит ею в яичной массе, над миской вырисовывается шапка пузырьков.

Взбив желтки, пока я перекручивал разнообразное мясо для «жимского [14] римского паштета», бабушка выливает их в гречку, мешает крупу, покуда та не вбирает в себя взбитое, а затем мы мечемся вокруг стола, размазывая тонким слоем на доске гречку, пропитанную желтками — так она быстрее высохнет. Если не прилипнет вся к нашим пальцам…

Я мою мясорубку — перекочевывают на растянутое на столе полотенце ножи, сита, вал. Пользуясь моим отсутствием у мраморной доски, бабушка заводится с конвертом для паштета: отмеряет муку, не дрогнув рукой, высыпает её на стол, легкое облачко зависает на минутку над старым мрамором, и в такт «Болеро» английской пары из телевизора оседает на столешницу. В середине мучного кургана бабушка делает ямку, в которую кладет кусок масла, от души соли и льёт кружку холодной воды. Размашисто перекрестив муку, она ястребом налетает на будущее тесто.

— Прентко абы не жорстко [15] быстро, чтобы не затвердело , — говорит себе под нос бабушка.

Бабушкины сильные руки мечутся в вихре муки, вылепляя из теста колобок — Торвилл и Дин совершают нечто ослепительное. Слышно, как ревет ледовый дворец.

Тесто готово. Торвилл и Дин ждут оценок, даже судья из Союза ставит высокий балл. Ледовый дворец вопит. Комментатор опасливо бурчит про отсутствие новых идей в западной школе фигурного катания.

Бабушка накрывает получившийся колобок салфеткой, он становится похож на отсеченную голову Крестителя с костёльной фрески, под заунывные трели от французской пары, поднос с головой-колобком уезжает на два часа в холодильник.

Бабушка, похлопав буфетом, вооружившись разнокалиберными стаканчиками и плошками со специями, садится вымешивать перемолотое мясо на паштет — она досыпает специи, нюхает, пробует, мешает, ворчит — и сильно напоминает самогонщика-любителя.

На льду падает французская пара.

— То не дивно, — говорит бабушка задумчиво, — у них слабые ноги.

Я заново собираю мясорубку. Оцепенение и сонливость проходят понемногу. Тихо. Из ванной доносится плеск, там предчувствующие недоброе карпы, пытаются вырваться из чугунного плена — за ними неотрывно наблюдает Вакса, позабывшая обкусывать бабушкин розан и терзать мои шнурки. Могу понять Ваксино внимание — вот однажды такой же любитель наблюдать за рыбами — мой брат — всё Рождество и каникулы, пролежал с тяжёлой простудой, потому что выкупался в ванне вместе с плававшим там карпом.

— Мне было знание… — начинает бабушка.

— Ничего не слышу, — торжественно заявляю я, перекручивая в мясорубке новую порцию зелени…

— Рождество встретим вдвоём, — глухо говорит бабушка. — Нужна будет помощь твоя.

Телевизор изрыгает пронзительное танго советской пары.

— Я и так делаю немало, — заявляю я, терзая тугую мясорубку. — И всё за один подарок.

— Мне было знание… — продолжает бабушка, мешая перекрученную мной зелень с чуть желтоватыми густыми сливками — сливки начинают приобретать все более интенсивный зеленый оттенок, превращаясь в «желоный [16] зеленый соус». — Про презент — тераз неналежне [17] сейчас некстати … Когда ты чего-то очень хочешь, Лесик, лучше смолчать. Кто-то может услышать… Тот, кто слишком любит… легкие жичения, говорила ранейше.

Ветер на чердаке вновь сильно хлопает ставней.

— Тогда держусь за крестик, — говорю я. — Ну, слушайте. Я видел в канцтоварах такие…

— Да, вот про знание, — упорствует бабушка… — Будь осторожен… с желаниями следует быть очень осторожным. Ты понял меня хорошо?

— Вот когда мне будет сто лет, я буду осторожным, — нахально говорю я ей в спину.

Бабушка многозначительно молчит, паштет под её ложкой издает разнообразнейшие звуки. Постучав ложкой о край миски, бабушка изрекает в пространство:

— Зарано пташок заспевал…

Из ванной доносится хриплое Ваксино мяуканье.

Мне становится жарко, во рту привкус трав, язык кажется огромным и сухим, а губы колючими.

Пока бабушка вминает паштет в миску, а советская пара срывает овации, заканчивая выступление, я раздумываю — чем бы кисленьким и прохладным запить бабушкино пойло и промочить сведённый сухостью рот.

За бабушкиной спиной я слезаю с высокого стула. На бывшей печке, поблескивающей зелёными искрами тёмного кафеля, я вижу синюю с золотым рисунком фаянсовую чашку, задвинутую под самую стенку и заботливо укрытую серой салфеткой. Большую чашку, в которой бабушка делает мне «хлодну хербату» — процеженную остывшую заварку с мятой и сахаром. Такое из всей семьи пью только я. Прохладное, свежее, чуть кислое и с горчинкой — прекрасно утоляет жажду. Пересохшее горло сводит судорога. Я сглатываю.