Алексей Пантелеев: Ночные гости

Алексей Иванович Пантелеев

(Л.Пантелеев)

Ночные гости

Комедия в одном действии

из времен Великой Отечественной войны

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Дед Михайла.

Марья, жена его.

Дуня Огарёва, комсомолка, командир

партизанского отряда.

Немецкий офицер.

Его вестовой.

Староста.

Партизаны.

Изба деда Михаилы. Налево - часть русской печи. Направо

- входная дверь. Темнеет.

За окном бушует метель. У стола бабка Марья собирает

ужинать. С улицы входит Михайла. Он с ног до головы

запорошен снегом.

Марья. Ну, слава тебе, господи, наконец-то!..

Михайла. Ох, и метет же нынче, мать, - не приведи бог! Фу!.. (Отряхивается.)

Марья. Я уж и то гляжу - только и гулять в этакую-то пору. Эвона, поглядите, какой снегирь!.. И где тебя, старого лешего, носит?! Я уж думала - тьфу, тьфу, тьфу - не в полицию ли его потащили...

Михайла (сбивая с валенок снег). Ну, да! На шута я им сдался. Нужен им этакой старый хрен. (Бросил веник, проходит к столу.)

Марья. Садись, ешь...

Михайла (стоит, потирает руки). У Маслюковых, понимаешь, засиделся. Мужики собрались. Побеседовали. То да се. Все-таки оно на людях как-то и дышать легче. (Садится, оглядывается.) Слыхала, мать? Наши-то, говорят, опять наступают.

Марья (испуганно). Тс-с-с... "Наши"! (Оглянулась.) За "наших"-то нынче, знаешь, головы снимают.

Михайла. А шут с ним! Пускай снимают. Тоже не жизнь. (Берет ложку, ест.) Н-да. А еще такой слух есть, что будто опять к нам в село каратели едут.

Марья. О господи! Это кто ж тебе говорил?

Михайла. Да волостной этот, черт, сказывал как будто. Если, говорит, партизан не найдут, - ни одного человека в живых не оставят.

Марья. Ох уж эти мне партизаны!.. Тьфу на них! И так уж никакого житья нет, а они, колоброды...

Михайла. Ну, ну, помолчи, матка... Ладно. Не понимаешь, так и молчи. (Ест.)

Марья. Только народ баламутят... Это все Дунька эта, Огарёва... Статное ли дело - девчонка, комсомолка, с немцами воюет! Из-за нее, проклятущей, все семейство ихнее постреляли. Сколько народу погибло...

Михайла. Ладно, ешь, помалкивай... (Вдруг вспомнил что-то, хлопнул себя по лбу.) Эх, старая дубина!

Марья (испуганно). Ты что?

Михайла. Да забыл совсем... (Поднимается.) Иду сейчас, понимаешь, мимо Кочетковых, а тут этот... как его... Володька, что ли? Сони-то Минаевой, которую повесили, братишка. Сунул чего-то: "Вам, - говорит, - дедушка, телеграмма..."

Марья. Какая телеграмма? От кого?

Михайла. Н-да. Сунул и говорит: "Читать, - говорит, - можно, только осторожно". (Идет к дверям, роется в карманах своего драного зипунишки.)

Марья. А, брось ты!.. Небось пошутил над тобой, старым...

Михайла. Да! Хорошие теперь шутки... (Достает записку.) Вот она! Эвона! А ну-ка, старуха, засвети огонька, почитаем.

Марья, что-то сердито бурча, раздувает огонь и зажигает

маленькую керосиновую лампочку-фитюльку. Старик достает

из-за божницы очки, напяливает их и привязывает

веревочками.

Марья. О господи, господи... Тьфу! Погибели на вас нет. Уж и так второй год без карасина живем, а тут - на всякие глупости...

Михайла. Ладно, старая, не ворчи. Не тужи, будет тебе еще карасин. (Развернул записку.) А ну, почитаем давай, что за телеграмма такая. (Читает по складам.) "Дя-дя Ми-хай-ла, се-год-ня ве-че-ром я, ес-ли мож-но, приду к вам ночевать..."

Марья. Чего? Кто придет? Это кто пишет?

Михайла. Постой, постой... (Читает.) "Если вы позволите и если у вас все в порядке, поставьте, пожалуйста, на окошко огонек. Я приду так около семи часов..."

Марья. Это кто же пишет?

Михайла (чешет затылок). Гм... "Ога-рё-ва Дуня".

Марья. Что-о-о?! Дунька?!! Да она что - очумела? К нам ночевать просится?

Михайла. Тихо, старая, тихо. Значит, у нее дело есть, коли просится. Без дела бы небось не пошла.

Марья (кипятится). Да что это она, в самом деле, бессовестная!.. Стыда у нее нет?! Мало, что сама в петлю лезет, и людей туда же тянет!..

Михайла (чешет затылок, смотрит на ходики). Н-да. В семь часов. Сейчас без десяти. (Берет лампочку, потом, подумав, ставит ее обратно на стол.)

Марья. И так уж никакого житья от этих немцев проклятых нет. Уж второй год не живем, а одну муку-мученическую принимаем. У кого все хозяйство разорили, у кого девку повесили... Там, слышно, убили, там - сожгли, там на каторгу угнали. Только нас одних, стариков, кажись, и не трогают. Ну, и сиди спокойно, и радуйся. Дожить бы до смертного часа и - аминь, слава тебе, господи...

Михайла (чешет затылок). Эх, баба! Эх, дура ты, баба! Эх, какие ты, баба, неумные слова говоришь. "Не трогают"! А сердце твое - что? - не трогает, что по нашей русской земле поганые немцы ходят?!