Наталья Суханова - Многоэтажная планета

Она знала, что тв е рди на Флюидусе так и не удалось достичь ни одному зонду, хотя приборы нащупывали в глубине сгущающейся воздуховоды нечто вроде ядра. Сенсацию вызвала новость, что гигантская много-многоэтажная сеть, пронизывающая текучую атмосферу Флюидуса, меняется от сезона к сезону. Флюидусовской весной эта сеть, эта чащоба выпускает что-то вроде листьев — гигантские, от двух до трех метров длиной, пластины. Спустя почти два земных года, к флюидусовокой зиме, пластины пропадают. Ни начала, ни конца у сети не то стволов, не то живых труб обнаружить не удалось. Но форма гигантских пластин в разных местах была разной, как различны листья на разных деревьях. И это, как и многое другое, для ученых оставалось загадкой.

Загадок-то было много. «Но разгадывать их, — сказала однажды Бабоныка, — придется, наверное, уже нашим правнукам». По этому поводу Фима, которому Аня по-прежнему многое рассказывала, выразился так:

— Некоторые люди охотно дезертируют в старость, и даже в смерть.

Животных на Флюидусе зондирование не обнаружило ни прямо, ни косвенно, и Аня долго это переживала.

Однако переживала, как переживают прочитанное в книге, — издали, со стороны.

И даже когда начала меняться жизнь Обитателей маленького дома на улице Зоологической, долго еще было ей невдомек, что ото начало замечательного , начало подвигов и открытий…

…Потому что началось все с болезни, со странной болезни бабушки Тихой.

Старуха, которая раньше и дня не могла прожить без конфет, начала капризничать: конфеты всюду теперь были «не те»: то начинка «не та», то и вся-то конфета «совсем другая», то обертка «черт те знает с чем», а то даже и коробка «несусветная». Продавщицам кондитерских отделов становилось дурно при одном появлении Тихой. Получив конфеты, она обнюхивала их и требовала набрать из другого ящика. Набирали из другого — опять не так. Из третьего — неладно. Кончалось тем, что шла Тихая к директору. Но и директор ничем помочь ей не мог.

От всех этих волнений Тихая даже слегла. Как-то Бабоныка пришла ее проведать и принесла коробку конфет. Тихая внимательно обнюхала колобку, особенно по углам, по ребрам, и, сморщившись, отодвинула:

— Не подходит.

Бабушка Матильда терпеливо улыбнулись

— Да вы только попробуйте, милая! Это же «Белочка»! Вот смотрите… так-так, дата выпуска… совершенно свежая.

Аня еще удивилась, что бабушка Матильда без очков нашла и прочла штамп кондитерской фабрики

Тихая опять понюхала, на этот раз конфету, и глаза у нее подернулись слезой — не то от старости, не то от жалости к себе.

— Начинка не та, — только и сказала она хрипло.

— Да как же — не та? Сколько себя помню, всегда была такая. Ох уж эта старость, ма шер, — все кажется, что в молодости было вкуснее.

— Хвормочка та, а начинка врет, — продолжала твердить Тихая.

— Ну, не ест — и не надо, — успокаивала бабушку Матильду Аня. — Может, у нее уже организм пересытился сладким!

— Не пересытился, а пресытился, — поправляла рассеянно Бабоныка и с озабоченной таинственностью продолжала: — Анечка, она ведь и вообще почти не ест. Борщ уж сама варит, хоть и очень ослабела. «Мательда, — скажет, — налей, принеси». Разумеется, без «пожалуйста». Я принесу, а она ложкой копнет — и отвернется: «Тарелка не та. Лучше чаю, — скажет, — принеси». Я принесу, а она: «Не в том чайнике заварила, бестолочь». Я уж и рассержусь: «Ах, конечно, вы только на саксонском фарфоре едите или на баварском!» Может, у нее аллергия, Анечка?

Аня глядела на бабушку Матильду и не знала, о чем больше думает: о том, что она перестала забывать и путать слова, или о болезни Тихой, которая прекратила есть сладкое, или о Фиме, потому что он стал вдруг так быстро расти, словно на него только сейчас подействовали таблетки, которые он пил в детстве от маленького роста.

Аня даже побаивалась иногда: вдруг он не сможет остановиться и будет расти всю жизнь… Но большой рост не мешал Фиме быть умным, как раньше не мешал маленький. Две его статьи напечатали в «Вестнике биологических наук», а одну даже на три иностранных языка перевели…

«Все-таки, — подумала в этом месте самокритично Аня, — о чем бы я ни размышляла, но стоит мне вспомнить о Фиме, и все мысли переключаются на него. Может, у меня уже тоже склероз, что я так легко забываю обо всем, кроме Фимы?»

Она встряхивала головой, отмахиваясь от лишних мыслей, и шла к бабушке Тихой:

— Что с вами?

— Видать, душа с телом расстается. Вот вижу тебя, а глаза закрыть хочется. Закрою, а от тебя одни кусочки. Голова одним пахнет, руки — другим, платье — третьим. А склеить-то, склеить — сил нет, девонька. Уйди, ради бога, приспособься к другому платию.