Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне

– Пусть Антошка сам решает, – неуверенно прогово­рил Сеня.

– Да ничего он не решит! Лишние страдания только… Я ска­жу, что надо сегодня, потому что уточнил расчёты. И ещё пото­му, что синоптики обещают с завтрашнего дня переменную об­лачность и временами осадки. Знаем мы эти “временами”! Как зарядит дождь до сентября. А без солнца-то какой старт…

– Он даже попрощаться не успеет как следует. Про­фессор уехал до десятого…

– Что поделаешь. Передадим от него профессору при­вет… Лишние прощания – лишние слёзы.

– А тебе не кажется, что мы поступаем как трусы. Бо­имся этих слёз.

– А при чём тут мы! – возмутился Маркони. – Я про Антошку думаю! Вдруг у него случится что-нибудь такое… нервный срыв…

Тогда Сеня твёрдо сказал:

– Хорошо. Давай сегодня.

Антошка не удивился сообщению о срочном старте. Ка­жется, обрадовался даже. По крайней мере почувствовал облегчение. Заблестели глаза. Он даже сделался слегка су­етливым, хотя старался это сдерживать.

– Не забыть бы морковные семена! – Он затолкал бу­мажный. пакет в красный трикотажный кармашек. – Ой, а можно, я Егору Николаевичу записку оставлю?.. И ещё надо забежать, попрощаться с Никиткой…

– Да не спеши так, – снисходительно сказал Марко­ни. – Есть ещё время. Улетать лучше всего в полдень…

Никто, кроме Сени и Маркони, не знал про настоящую причину срочного старта. Ещё по дороге к чердаку Марко­ни сказал Сене:

– Пусть все думают, что из-за метеосводки.

И Сеня кивнул: правильно.

Сейчас на чердаке были все, кроме Уков.

– А они придут, Уки-то? – забеспокоился Антошка. Пришли Андрюша и Олик. Сказали, что заходили к Пеке, но того не оказалось дома. Пекина мама отправила его на рынок за луком и укропом. А это дело, сами понимаете, долгое. Пока он не поглядит на все прилавки, афиши и витрины, домой не вернётся.

– Ничего не поделаешь, – нахмурился Маркони. – Мы, Антошка, передадим ему от тебя всякие хорошие слова и пожелания.

– Ладно… Маркони, включи бочку.

Из ребят один только Сеня знал, что Антошка умеет уже превращаться в Капа и обратно без всякой техники. Это была их тайна, тайна двух друзей. И теперь Антошка, видимо, хотел, чтобы всё произошло по правилам.

Преобразователь загудел. Ничего не сказав, Антошка стремительно нырнул в бочку и вылетел капелькой. Но тут же вернулся. Такой, как всегда, только с алой шапочкой на растрёпанных волосах. Шапочка была с большим ко­зырьком и вышитым серебряными нитками корабликом. Антошка уронил её и улетел снова. И опять вернулся – с такой же шапкой…

И так он проделал несколько раз. Потом встал чуть-чуть запыхавшийся и повеселевший.

– Вот… всем на память. И Пеке, и Никите, и Егору Николаевичу. И Пим-Копытычу… А теперь… я пойду—­Он вдруг рывком бросился к Маркони, обнял его. По­том– всех остальных. Сеню дольше, чем других, подер­жал за плечи.

Никто ничего не сказал, только Варя всхлипнула. И ещё, кажется, Олик… Антошка же стремительно нырнул в биокамеру и опять стал Капом. “Теперь уже навсегда”, – решил мысленно каждый.

На пустырь шли, сияя новыми алыми шапками. Пе­кину шапку нёс Олик. Шапки профессора, Никиты и Пим-Копытыча – Матвей. А банка с Капом была в руках у Сени.

На пустыре было безветренно и тихо. Томились под солнцем верхушки иван-чая и белоцвета. От стартовой пло­щадки пахло нагретым железом.

Выбрался навстречу Пим-Копытыч. Узнал, в чём дело, заворчал:

– Значит, я и не попрощаюсь с Антошкой-то; Ох ты, досада какая…

Тогда искрящийся Кап вылетел из банки, повис над травой. Всех толкнуло воздухом. И опять встал Антошка: тоненький, коричневый, похожий на чибисёнка. Сел на корточки перед Пим-Копытычем, взял его за руки, прижал к своим щекам его ладони.

– Ай да Антошка… – озадаченно пробормотал Матвей. Остальные ошеломленно молчали.

Антошка вскочил, крикнул тонко и будто издалека:

– Всё! Я пошёл на старт!

Он опять стал капелькой, и полетел и повис в метре над серединой железного листа.

– Я давно знал, что он так умеет, – признался Сеня. Маркони тряхнул головой. Поправил очки.

– Ладно. Приступаем…

Он слазил в подвал, включил напряжение. Поставил как надо зеркала. Солнечное пятно горячо засияло на же­лезе. Лист еле заметно завибрировал. А Кап сверкал белой искрой.

Маркони положил на железо морковку. Большую, вы­мытую, очень красную…

Тихо-тихо стало. Только Пим-Копытыч прошептал в бороду:

– Ох ты, время-пространство, чтоб тебя…

Маркони взял в ладони маленький пульт. Хмуро велел: