Чебаненко Сергей - Ларец старца Нинелия

Я задумался. Человечность и в самом деле посягала на самые основы нашего колдовского мироздания.

— Став человечеством, мы забудем свой нынешний мир, — продолжал вдохновлённо витийствовать Скотт. — Нам придётся заново строить цивилизацию! Теперь уже человеческими способами. Но как можно создавать металлы, керамику, пластмассы без колдовства?

— Может, мы всё-таки забудем не всё? — робко возразила Дунь Ша. — Останутся колдовские тексты, магические заклинания, предания…

— Для человечества они будут только сказками, — безжалостно отрезал Пара-зитински. — Их будут рассказывать детям ради забавы!

— Да, скорее всего, мы потеряем и память, и… И даже свои личности, — вынужден был согласиться я. — Но зато мы приобретём человечность…

— Человечность взамен всей колдовской цивилизации — не маловато ли? — с сомнением покачал головой Скотт.

— Может быть, человеческая и колдовская цивилизации смогут существовать одновременно? — предположил я.

— Думаю, что процесс будет напоминать цепную реакцию — раз начавшись, он уже не остановится! — тряхнул головой Паразитински.

Некоторое время мы ели молча.

— Может быть, всё не так трагично, — нарушила молчание Дунь Ша, когда мы перешли к десерту. — Завет Нинелия ещё нужно правильно истолковать. А на это могут уйти годы и десятилетия.

— Вполне возможно, — кивнул Скотт.

— Я, к примеру, никак не возьму в толк, что значит первый тезис старца — «преодолей самоё себя»?

— Нужно как-то изменить свою личность, — сказал я. — Стать добрее, справедливее, что ли…

— Допустим, — Паразитински задумчиво наморщил лоб. — Хотя дать определение, что такое доброта и что такое справедливость, наверное, не возьмётся ни один из наших мыслителей. Но как собрать все народы в одну семью, чтобы стать человечеством? Народы с разными взглядами на жизнь, со своими проблемами, страхами и комплексами — и всех в одну семью? Как это сделать?

— Всё очень просто, мальчики, — сказала Дунь Ша с очаровательной улыбкой на устах. — Жители Земли только тогда станут человечеством, когда преодолеют все свои страхи и комплексы…

Она чуть помедлила, размышляя, а потом добавила:

— И объединятся в единое целое для того, чтобы решить те задачи, которые в одиночку им ни за что не решить.

И-До под потолком каюты разразился весёлой трелью и радостно полыхнул разноцветными огнями.

— Может быть, — Скотт почесал пальцем затылок. — Но как истолковать третий тезис старца — «ежедневно и ежечасно отдавать всем частички своей души»?

Утром следующего дня я обнаружил радикальные изменения в своём внешнем облике. Ещё вчера вечером из зеркала на меня смотрел обычный леший: заросшее коричневатыми волосами лицо, на котором выделялись только глаза, рот и курносый бугорок носа. А к сегодняшнему утру под глазами появились полукружья чистой розовой кожи, на которых не было и следа растительности. На Земле меня, конечно, ждут жуткие неприятности. Минимум — углублённое медицинское обследование. И повышенное внимание общественности, особенно её женской половины.

Коммуникатор в нагрудном кармане комбинезона разразился звонкой трелью. Звонила Дунь Ша:

— Лёвушка, ты не мог бы зайти ко мне? Срочно.

В её голосе звучали тревожные нотки.

Дунь Ша, естественно, встретила меня круглыми от удивления глазами. Остальную часть её лица скрывала сделанная из цветастого платка повязка.

— Не обращай внимания, — успокоил я китаянцу. — Ничего страшного. Просто за ночь у меня исчезли волосы под глазами.

— А я думала, что только у меня начались проблемы, — Дунь Ша сдёрнула повязку с лица. — Полюбуйся!

Я охнул. Длинный кикиморский нос китаянцы за ночь немного укоротился, слегка затупился и теперь очень походил на маленькие симпатичные носики дотринадцатилетних девочек. Правда, всё-таки был ещё длинноват.

Некоторое время мы молча рассматривали новые лица друг друга.

— Интересно, а как чувствует себя Скотт? — я нажал кнопку вызова на коммуникаторе. — Доброе утро, Скотт. Внимательно осмотри себя в зеркале и перебирайся к нам на «Чэнъи».

Через пять минут в люке печной трубы показалось перекошенное от испуга лицо Паразитинского. Он ошалело смотрел на нас, а потом повращал головой вправо-влево:

— А у меня — уши!

Длинных и острых, почти ослиных гоблинских ушей больше не существовало. Органы слуха Скотта Паразитински оплыли, затупились и теперь отличались лёгкой лопоухостью — как у тринадцатилетнего мальчишки.