Дэвид Амонд - Скеллиг

Я попятился.

— Мы тебя просили? Разве нет?

— Просили.

— Значит, сюда ни ногой! Понял?

Я толкнул дверь, и она прикрылась — неплотно, конечно, поскольку болталась на одной петле.

— Договорились? — окликнула меня мама.

— Да. Хорошо. Договорились.

— Вдруг тебя придавит в этом идиотском гараже? Тебе не кажется, что нам и так есть о чем поволноваться?

— Да, я понял.

— Значит, держись отсюда подальше. Договорились?

— Да. Да-да-да. Договорились.

После чего я углубился в дикие заросли — по-здешнему, сад, — а мама пошла к метавшейся в жару девочке.

Саду тоже предстояло стать заманчивым и чудесным местом. Там поставят скамейки, стол и качели. На одной из глухих стен нарисуют футбольные ворота. Будет даже пруд с лягушками и рыбой. Но пока здесь ничем таким и не пахло. Одна крапива, колючки, сорняки, колотый кирпич, булыжники… Одним движением ноги я срубал головы сотням одуванчиков.

Потом мама кликнула меня обедать, а я прокричал, что поем здесь, в саду. Она принесла мне бутерброд и банку колы.

— Ты уж прости, в доме такая неразбериха, и у нас всех такое жуткое настроение.

Она тронула меня за локоть.

— Ты ведь не обижаешься? Майкл? Ты нас понимаешь?

Я пожал плечами.

— Понимаю.

Она погладила мою руку и вздохнула.

— Скоро все утрясется. Все будет хорошо.

Я уселся на кирпичи, уложенные штабелем возле дома. Съел бутерброд, отхлебнул колы. Мне вдруг вспомнился наш старый дом и мои кореша, Лики и Кут. Небось гоняют сейчас мяч на верхнем поле. И будут гонять целый день.

Потом я услышал, как позвонили в дверь. Пришел доктор Смертью. Это я про себя его так прозвал: лицо больно серое, совсем не улыбчивое, и черные пятнышки на руках. Я его уже видел на днях, когда он садился в машину возле нашего дома и включал зажигание. По-правильному его зовут доктор Сартью. И в лицо я его Смертью не называю. Но все равно, такая фамилия ему куда больше подходит.

Я допил колу, немного посидел и отправился обратно в гараж. Времени прислушиваться к шорохам или собираться с духом не было. Я включил фонарик, поглубже вдохнул и на цыпочках двинулся внутрь.

Какие-то мелкие черные существа порскнули из-под ног во все стороны. Дверь за моей спиной все скрипела и стонала, пока не замерла на своей единственной петле. Под лучом фонарика роилась пыль. В углу что-то царапало, мерно, без устали. Я прокрался дальше, и на лбу осела густая паутина. Среди этот нагромождения доисторической мебели, кухонных шкафчиков, свернутых ковров, труб, ящиков и досок ступать было особенно некуда. Я то и дело пригибался, чтобы не ткнуться в свисавшие с балок резиновые шланги, веревки и солдатские скатки. Я был уже весь облеплен паутиной. Бетонный пол крошился под ногами. Чуть приоткрыв дверцу огромного буфета, я посветил внутрь и увидел, как бросились наутек миллионы древесных жучков. А на дне глубокой каменной вазы я разглядел кости какого-то мелкого животного: видно, свалился туда да умер. Повсюду лежали дохлые навозные мухи. Еще я нашел пачку старых газет и журналов, чуть не пятидесятилетней давности.

Двигался я ну очень осторожно. И больше всего боялся, что все это сейчас рухнет мне на голову. От пыли першило в горле и чесалось в носу. Я знал, что меня скоро хватятся, и выходить надо поскорее. Я лег пузом на приземистый старый сервант и осветил все пространство до дальней стены. И увидел его.

Мертвец!

Он сидел, прислонившись к стене, вытянув ноги, покрытый пылью и паутиной, как все вокруг. Лицо мертвенно-бледное, почти прозрачное. Волосы и плечи усеяны мертвыми мухами. Луч фонарика шарил по его лицу, по черному костюму.

— Что тебе нужно? — спросил он.

Открытые глаза смотрели на меня в упор.

Голос такой скрипучий, словно хозяин не пользовался им много лет.

— Что тебе нужно?

Сердце мое бешено колотилось, бухало.

— Так что тебе нужно?

И тут меня позвали.

— Майкл! Майкл!

Пятясь, то и дело на что-то натыкаясь, я выбрался наружу.

Кричал папа. Он уже шел ко мне по заросшей тропинке.

— Мы же тебя предупреждали… — начал он.

— Да, да. Конечно.

Я судорожно счищал с себя паутину и пыль. Прямо с подбородка стряхнул паука на длинной нити.

Отец приобнял меня.

— О тебе же печемся.

Он снял с моих волос труп навозной мухи. А потом стукнул со всего размаха кулаком о стену гаража. Здание содрогнулось.

— Видишь? Ты хоть представляешь, что может случиться?

Я успел схватить его за руку, чтоб он не ударил снова.