Вячеслав Запольских - Секретная тайна

— Не увлекаешься шопингом, и правильно, — разгадал он мои тревоги. — Это уж моя забота. Десять процентов комиссионных, и хоть с доставкой на дом.

— Нет, — сказал я после некоторого размышления, — товар мне не нужен. Пока. А может, и вообще… Жил без «Индианы Джонса», и дальше проживу. Кроме того, десять процентов — больно жирно.

И тут Макаров начал смеяться. Смеясь, он запихнул сотенную бумажку в карман моей куртки. Смеясь, хлопнул по плечу и даже, изнемогая, головой боднул в то же место. Повернулся и пошел со школьного двора. Перемена кончилась, звенел звонок.

Так я ничего и не понял. Может, он меня просто разыграл? И столь любимые в народе евро ему вовсе не нужны.

Ох, и темная личность этот Димочка Макаров. Он и на флюорографии, наверно, не просвечивается. На поликлиничном снимке отпечатывается непроницаемый четырехугольный душевный монолит.

Вернувшись в класс, я обнаружил вложенный в учебник математики листок:

«Андрей! Что ты делаешь сегодня вечером? Если ничего, то пойдем в „Октябрь“ на „Человека со звезды“. А к семи Д. М. приглашает нас в гости. Зайдем? П.».

Когда уроки кончились, Полина Полетаева на виду у всего класса подошла ко мне и заглянула в лицо, молчаливо спрашивая — пойду или нет?

Кра-а-аешком, самым кра-а-аешком глаза я уловил изумление Вотиновой и Кащеевой, двух недогламуренных мымр, которым только и оставалось офонаревать. «Жирафы вы полосатые, — высокомерно протелепатировал им мой первый внутренний голос. — В крупной игре для вас нет ставок. Хе! Хе!! Хе!!!».

Галантно взял из Полининых рук легкий кейс из белой кожи. А в раздевалке помог плащ надеть.

Дверь нам открыл Димкин папа. Если моего папу одеть в такую же свежевыглаженную рубашку с запонками в манжетах, повязать такой же в меру узкий, спокойного синего тона галстук, так же тщательно побрить и чуть-чуть сбрызнуть одеколоном… Мой папа и Димкин были чем-то похожи. И глаза одинаковые, доброжелательные, веселые. Только у моего папы голос громкий, грохочущий какой-то, а у Димкиного — ровный, спокойный. И, по всей видимости, этот папа не имел привычки запинаться за каждый порог и ронять из рук все, что в эти руки попадает.

— Добрый вечер, молодые люди, — сказал Димкин папа. — Ваш сегодняшний хозяин выйти пока не может, он на кухне. Готовит кондитерский сюрприз. А мы с матерью готовимся вас покинуть. Потому что, насколько я еще могу помнить свое детство, меня ужасно угнетало присутствие в квартире родителей, когда ко мне приходили гости. Невозможно было развернуться… гм… со всем размахом. Так что мы отправляемся… Куда мы отправляемся?

— В «Классик-клуб» на вокальный вечер, — объяснила появившаяся в прихожей Димкина мама. Видно было, что ей никогда не приходилось выскребать помаду спичкой из патрончика. Она была красивая. Димка походил на нее.

— А когда нам будет удобно вернуться? — подмигнул пахнущий одеколоном папа.

— Что-то слишком ты резвишься, — заметила его супруга. — Детство вспомнил? Скажем, до одиннадцати вы здесь полные хозяева.

Они ушли. Я повесил Полинин плащ на вешалку. Из кухни доносилось Димкино насвистывание. Причем не какая-нибудь умца-умца из «Дебильного радио» (так выражается мой афористичный папа), Макаров высвистывал нечто классическое.

— Что свистишь? — спросил я, когда мы с Полиной вошли в кухню.

— Привет… Свистел что-то, теперь не соображу, что. Не помню. Ну-ка, изобрази.

Я изобразил.

— Марш из «Аиды», — определил Макаров. — Попса доэлектронной эры.

— Что жаришь? — продолжал любопытствовать я.

— Пеку. Манник, — сообщил Димка. — Потом польем его шоколадной глазурью и употребим с кофейком.

В гостиной верхний свет был выключен, тлела только лампа регулируемого накала в кованом, под старину, настенном светильнике. Интим. Я покачивался в кресле-качалке, сплетенном из легкой лозы. Комфорт. Сравнивать эту квартиру с нашей не имело смысла. Явления совершенно разного порядка. Балет и маринованные рыжики. Листопад и нобелевская премия. Как их сравнить? Более того, Макаровы достраивали особняк в пригороде, и этим летом должны были переехать. Квартира становилась «городской резиденцией».

— Чего ты, Димка, в нашу школу ходишь? — поинтересовался я. — Не можешь, что ли, перевестись в какую-нибудь супер-пупер гимназию?

— Школа — это неизбежное зло, которое нужно перетерпеть, — пожал плечами наш хозяин. Уверен, он цитировал своих родичей, которые, видно, тоже имели склонность к афоризмам. — Звали во французскую, но у предков планы межконтинентальные… Хотят запихнуть меня после восьмого класса в Оксфорд. В колледж для раскормленных чад русских парвеню. Оно мне надо?