Эмили Родда: Роуэн и букшахи

Оцепенев в безмолвии, сгрудились домики Рина. Толстым ковром снег укрыл долину. В сером небе высилась Гора. Увенчанная шапкой облаков, она напоминала огромную ледяную статую.

Такой зимы здесь еще не бывало. Такого глубокого снега еще не видывали. Таких лютых морозов не могли припомнить.

Никогда зима не тянулась так долго. По календарю давно должна была наступить весна с ее цветами, пчелами, птичьим щебетом и первыми посадками, но воздух был мертвенно холоден, а поля и огороды погребены под снегом. Под его тяжестью гнулись голые ветви деревьев.

В деревне созвали сход, но из-за холодов люди не смогли собраться на площади. Дрожа и перешептываясь, все толпились в Книжном Доме, где пахло ламповым маслом, пергаментом и старыми свитками. На обеспокоенных лицах собравшихся дрожали сумрачные тени. Лампы светили тускло: запасы масла, как, впрочем, и всего остального, подходили к концу.

Когда раздался звон колокола, Роуэн был в поле и поэтому на сход пришел последним.

Он остановился перед дверью Книжного Дома и, потопав ногами, стряхнул с башмаков снег. Несмотря на холод, входить Роуэн не спешил. Он знал, о чем будет говорить старуха Ланн, староста деревни, и у него на этот счет имелось собственное мнение. Мысленно Роуэн был сейчас со своими букшахами.

Каждую зиму букшахи пытались вырваться на волю, но в этом году они слишком часто ломали изгородь, окружавшую их пастбище.

Вот и вчера ночью эти ласковые гиганты, за которыми ухаживал Роуэн, опять убежали. Миновав притихшую мельницу — ее огромное колесо вмерзло в Реку, — стадо двинулось к подножию Горы. Чтобы привести букшахов домой, Роуэн вынужден был потратить несколько часов. Но больше всего его огорчало то, что животным пришлось скормить остатки овса.

«Эх, и попадет же мне, когда все узнают, что овса не осталось… — печально думал Роуэн. — Но что делать? Нельзя же было допустить, чтобы стадо ушло из деревни и погибло».

Он не винил букшахов за то, что они сломали изгородь. Животные были голодны. Запасы сена истощились, и Роуэн, пытаясь растянуть то, что еще оставалось, урезал ежедневную норму чуть ли не вдвое. Старые и больные животные умирали от слабости.

Роуэн знал, что в долине еды мало, но за ее пределами и вовсе ничего нет. Насколько хватало глаз, вся земля была укрыта снегом. И только на сверкающей белизной Горе, как глубокие раны, зияли скалистые пропасти.

Прошлой ночью Роуэн, приведя наконец букшахов обратно в деревню, говорил своей любимице Звездочке, предводительнице стада:

— Не надо больше убегать, Звездочка. Будь здесь, а я уж позабочусь о тебе.

Звездочка мотала головой и жалобно мычала. В ее маленьких черных глазах таилась тревога. Она и рада была бы послушаться хозяина, но что-то подсказывало ей, что он не сможет выполнить своего обещания.

Расстроенный, Роуэн гладил животное, с ужасом чувствуя, что под косматой шерстью стали прощупываться ребра.

— Придет весна, Звездочка, — приговаривал он, — растает снег, и появится трава. Ты только чуть-чуть подожди…

Но Роуэн спрашивал себя: сколько же еще ждать? Когда это кончится?

Стиснув зубы, он рывком отворил дверь и проскользнул в комнату, где собрались жители деревни. К нему сразу же подошли Шаран и Норрис — когда-то в стране Зиба Роуэн освободил их из плена. Они, очевидно, ждали его прихода. В ласковых глазах Шаран чувствовалось беспокойство — она волновалась за Роуэна. А любопытный Норрис тут же забросал его вопросами.

— Ты где пропадал, Роуэн? — шепотом спросил он. — Мы не виделись уже несколько дней! — Норрис усмехнулся и покосился на сестру. — Шаран подумала было, что ты нарочно прячешься от нас. Она решила, что мы чем-то тебя обидели. Будь добр, разуверь ее — скажи, что все совсем не так.

— Норрис! — вспыхнула Шаран.

Роуэн постарался изобразить на лице улыбку.

— Разумеется, вы ничем меня не обидели, — тихо ответил он.

И это было правдой. А что до остального, то мог ли Роуэн находиться с друзьями и ничего не сказать им о той судьбе, что ожидала деревню? Конечно же нет. Поэтому он избегал встреч с Шаран и ее братом.

Но сейчас они все узнают. Роуэн представил себе ужас жителей Рина, и сердце его дрогнуло.