Владислав Крапивин: Выстрел с монитора (сборник)

— О господи! Ты?!

— Представь… А Марта никак. Мы, собственно, поэтому и разошлись… Корнелий, а что, если я завещаю мальчику свой дом? Кажется, я имею право…

Корнелий вздохнул и сказал без насмешки:

— Это невозможно по двум причинам, старина. Во–первых, нужен ему твой дом, как… Ну, ладно. А во–вторых, он же безында. Безындексный ребенок. Таким не передают наследство… Впрочем, кое–какое имущество ему нужно. Линию доставки у тебя нб отключили?

— У меня ничего не отключили. До решения штрафной Машины я пользуюсь всеми правами. Кроме выхода из дома… Я ведь пока все же гражданин Федерации. — В голосе Рибалтера скользнуло смешное детское самодовольство.

— Отлично, гражданин Рибалтер. Свяжись с магазином «Все для детей» и закажи то, что нужно мальчику для трехдневной пешей прогулки по лесам. Снаряжение, костюм… Чезаре!

Цезарь быстро подошел. Переступил. Было видно, что, несмотря на всё беспокойные мысли, мальчишке приятно стоять босыми нотами на мягком, ворсистом ковре.

— Чек, у тебя какой номер костюма?

— Я… Извините, я не знаю. Мне всегда шили по заказу.

— Ну, ладно. Рибалтер, объяснишь: мальчику десять лет.

— Мне уже почти одиннадцать, — насупленно возразил Цезарь.

— Скажешь: почти одиннадцать, но невысокий, худенький…

Корнелий прошелся глазами по Цезарю, зацепился взглядом за обшитый галуном карман на трусиках. Вспомнил…

— Ты не потерял монетку?

Цезарь прижал к карману ладонь:

— Здесь.

— Когда будет нужно, покажешь ее в таверне… Запомни: Пищевая Окружная, таверна «Проколотое колесо». Хозяина зовут Кир…

Цезарь стоял, съежив плечи и опустив руки. Неловкий, напряженный. Пятки врозь, а большие пальцы ног — вместе. Он шевелил этими пальцами и внимательно смотрел на них. Сказал виновато и упрямо:

— Но я не хочу ни в какую таверну. Вы же говорили, что едем в Лебен.

— Из Лебена придется вернуться. И вот тогда… Впрочем, об этом позже. Рибалтер, телега твоя на ходу? Положи туда побольше еды, я голодный как волк…

— Поешь здесь. Пока я заказываю вещи для мальчика.

— Не. надо заказывать. Я подумал: вдруг все–таки следят? Могут догадаться, что Цезарь здесь… Мы все купим по дороге. Собирайся.

— Я? Куда?

— Да в Лебен же, черт возьми!

— Мне же нельзя…

— До Лебена машину поведу я. А ты будешь сидеть рядом и запоминать все, что я скажу.

— Я не про то. Мне запрещено покидать дом. Индекс на контроле, запеленгуют сразу.

— Не запеленгуют, я обещаю. К тому же что тебе терять?

— Как знаешь, — покорно сказал Рибалтер.

— У тебя есть наличные? Возьми с собой. Мы купим одежду Цезарю где–нибудь по пути.

— Зачем наличные? Мой индекс еще не исключен из банковской системы. — Корнелию опять показалось, что у Рибалтера скользнула наивно–самодовольная нотка…

— Святые Хранители, — вздохнул Корнелий. — Как туго ты соображаешь. Впрочем, естественно… Скоро у тебя не будет индекса.

Цезарь вскинул голову.

— Рибалтер, сядь! — рявкнул Корнелий.

И тот послушно рухнул костлявым телом в кресло у экзотического чугунного камина с Электроуглями.

Корнелий взял Цезаря за колючие, холодные локти и придвинул к себе.

— Чек, я знаю… Ты честный и твердый, ты прямо стальной. И ты дал слово отцу… Но он же не знал, что случится такое. Он тебя поймет. И это как раз нужно для того, чтобы спасти его. И маму…

Цезарь закусил губу, и голова его наклонялась и наклонялась. Пугаясь своего давнего желания провести рукой по светлому, ершистому шару волос, Корнелий говорил все быстрее:

— Л Рибалтсру ты не повредишь. Наоборот. Для него это лишняя надежда уцелеть… Цезарь, тебя все поймут и простят. И мама, и папа. И все Хранители, и Юхан–трубач…

— Хорошо, — прошептал Цезарь.

— Я даже не буду смотреть, как ты это делаешь. Я отвернусь…

— Это неважно. Я ведь и сам не знаю, как…

Цезарь остановился перед Рибалтером. Потом сел перед ним на корточки. Рибалтер молчал. Цезарь, глядя ему в лицо, взял его за левое запястье. Корнелий отвернулся.

— Капуе, дружище, возьми на экран индекс Рибалтера.

— Беру…

В глубине маленького пустого экрана повисли розовые буквы и цифры: ВТ–21131182. Они почему–то слегка дрожали.

— Не могу дать четкость, — озабоченно сказал Капуе.

Индекс бледнел, знаки становились размытыми.

— Не могу, — хрипло повторил Капуе.

Цифры и буквы стали вдруг зеленоватыми, дернулись, превратились в блеклые пятнышки и растаяли без следа.

— Не понимаю, — чисто по–человечески вздохнул Капуе. — Я не виноват…