Скоро Милька уже знала новый район лучше, чем родители. То ли Бог хранил её, то ли ей просто везло, но никто ни разу её серьёзно не обидел. Времена были относительно спокойные, люди тоже. Порой она наведывалась на работу то к матери, то к отцу, — правда, его застать можно было не всегда. Зато всегда ей были рады, усаживали пить чай с чем-нибудь вкусным. Милька прихлёбывала из большой папиной кружки, болтала ногами и с удовольствием разглядывала тесное помещение с длинными стеллажами, заставленными разнокалиберными телевизорами и другими интересными вещами. Сильно пахло разогретой канифолью, пластмассой, пылью и немножко табачным дымом: народ здесь работал курящий, но при ребёнке не курили, выходили на улицу, а летом в хорошую погоду и вовсе дверь не закрывали, и по мастерской гулял ветерок. Несколько теликов всегда негромко работали, светились диоды и лампочки, мерцали экраны… Мильке мерещилось какое-то шевеление в телевизорных домиках, куда ей раз и навсегда строго-настрого запретили лезть. Она и не лезла. Увлекательней было другое: Милька пристраивалась у кого-нибудь за плечом и даже дышать старалась так, чтобы не мешать этим ловким уверенным рукам, словно танцующим с инструментом. На её глазах тонким электрическим потрошкам возвращали жизнь, совершая подлинное чудо. И даже сам мастер, мурлыкавший за работой невразумительный мотивчик, не замечал света, стекавшего с его прокуренных, не раз обожжённых пальцев. Этот свет надолго сохранялся на починенных агрегатах, по оттенкам и яркости его Милька различала, кто из мастеров и как давно чинил капризную электронную игрушку.
На работе у мамочки было далеко не так интересно, лезть никуда особенно и не запрещали, но как-то и не хотелось никуда. Скучней всего было сидеть и ждать, когда мама освободится, и они смогут отправиться домой. Обычно Милька долго сидела в подсобке, вдыхала запахи картона, фанерных ящиков, штемпельной краски, обёрточной бумаги… противно пахло вином, приторным печеньем и чем-то ещё малоприятным. Если ей не забывали оставить карандаш, Милька рисовала, а потом они с усталой мамой шли вдвоём по вечерним улицам, и мама ворчала:
— Иди быстрее. Поднимай ноги! Что ты шаркаешь подошвами?!
Милька старательно прибавляла шаг, поднимала сандалии повыше, но надолго её не хватало, она начинала отставать, переходила на бег, но вскоре всё равно отставала. Мама злилась, тянула дочку за руку, поторапливая, и никак не хотела понять, почему ж она всё выдёргивает у неё ладошку. Ну как было объяснить маме, что от её руки в серединке Милькиной ладошки свербит просто невыносимо — словно горячая монетка прилипла! Милька терпела, сколько могла, а потом ладонь приходилось отнимать, чтобы передохнуть. И всё равно — идти вместе с мамочкой по городу было так замечательно!
Лучше было — только гулять всем вместе, втроём, и смотреть, как мама и папа разговаривают друг с другом, смотрят друг на друга, прикасаются друг к другу, оказывают один другому мелкие, но приятные услуги… Милька старалась стать незаметной и прямо-таки таяла от счастья, видя их ВМЕСТЕ. Не в красивой книжке, а прямо здесь и сейчас сбывалась сказка — про неё, Мильку, про прекрасную королеву Маму и весёлого волшебника Папу; город сиял весёлыми разноцветными огнями, фонари убегали вдаль праздничными гирляндами, асфальт ежесекундно менял цвета, спокойно и тепло светились далёкие и близкие окна, светофоры успокаивающе подмигивали: всё — будет — хорошо — хорошо… машины пробегали по своим дорогам, как деловитые жуки с яркими глазами, люди все шли добрые и симпатичные… Милька скакала вокруг родителей, когда те смеялись, нежно льнула к родным рукам, когда молчали, и не приставала ни с какими просьбами — лишь бы продлить волшебство, лишь бы они не ссорились. Заметив, что Милька зевает, папа брал дочку на ручки, где она и дремала всю дорогу, изредка открывая глаза, чтобы убедиться: всё в порядке, ОНИ ВМЕСТЕ. И никакие кошмары ей не снились.
Кошмары начались потом. Отца отправили в командировку, затем в другую. Сначала он не возражал, потом начал отказываться, потому что обстановка в семье угрожающе напоминала недоброй памяти известный анекдот, который маленьким детям не рассказывают. Мильке его, хихикая, поведали во дворе новые подруги. Глядя на их возбуждённо-довольные, хитрые мордочки, Милька серьёзно старалась понять, над чем они смеются, ведь людям из этого жуткого анекдота было явно не до смеха, а эти дурочки веселятся. А потом до неё дошло: эти большие, почти взрослые школьницы специально рассказали этот анекдот — ей, чтобы посмотреть, как ЕЙ будет больно. И, взглянув на них другим взглядом, вдруг увидела, что они вовсе не взрослые, всего-то второклашки, глупенькие, по-детски жестокие, никогда не страдавшие из-за настоящего горя, уверенные, что уж с ними-то ничего подобного случиться не может, что Миль сама во всём виновата, и пусть теперь поплачет…
Читать дальше