Карри: То, что меня не убьёт...-1

Поэтому Мильке, чтобы как-то выжить, пришлось научиться летать — и это было единственное, что мирило её с необходимостью спать, но только ночью! Не хватало ещё окунаться в эту жуть и днём тоже. Минувшей ночью, например, Миль почти весь сон просидела, вжавшись в угол и с головой накрывшись одеялом — только так можно было спрятаться от чёрных негнущихся плоских теней овальной формы; высокие, вроде бы невесомые, они тяжело вразнобой прыгали по комнате — бух! бух! бух! — ожидая, когда же на них кто-нибудь посмотрит, и вот тут-то они и набросятся на проснувшегося… но все мирно спали, а несчастная Милька ловко притворялась почти до самого утра, пока тени не ускакали охотиться на кого-то другого. Тогда она расслабилась и смогла просто поспать. И снилось ей, в который уже раз, что надо куда-то идти, что-то делать — а она до смерти хочет спать, просто коленки подгибаются и глаза закрываются. Ну и зачем сопротивляться…

Ещё бывало здорово, когда родители отлучались в гости или сами устраивали застолье. Если не мозолить глаза, то взрослые про дочь скоро забывали, думая, что ребёнок спит (наивные!), и можно было далеко заполночь явиться в родительскую постель, забраться верхом на папину грудь и долго-долго слушать удивительные истории, сказки, стихи, рассказанные артистично, на голоса… а потом и заснуть было уже не страшно, прямо на папочке. Ах, эти истории… Миль запомнила их на всю жизнь, некоторые иногда даже снились ей, вытесняя кошмары.

…Отец был единственным, кто никогда не обрывал её рассказы, не смеялся над её

страхами, а если мать, сердясь на обоих, ворчала, что он не должен поощрять эти глупые выдумки, спокойно возражал, что не находит их глупыми и не уверен, что всё это — выдумки. Мама заводилась ещё больше и, повышая голос, спрашивала, что он имеет в виду, отец отвечал: «А ты?» Дальше они обычно вспоминали, что ребёнок их внимательно слушает, Мильку выставляли за дверь, и начинали сперва шипеть, а затем безобразно орать друг на друга… Слышать это было невыносимо, хотя и очень информативно, и, зная, что скандал вскоре сменится шорохами и стонами, а потом родители выйдут растрёпанные, но довольные, Милька спокойно уходила куда-нибудь побродить, благо, что соседи в двухэтажном бревенчатом доме жили дружно и двери квартир, по случаю жаркой погоды распахнутые настежь, прикрывали лишь символические тюлевые занавески — и те от мух, так что гуляй — не хочу.

И Милька гуляла. В одной квартире её напоили молоком, в другой она помогла достать из-под кровати закатившийся напёрсток, а в третьей у стенки сидел на стуле тот самый дядя двенадцати… ах, простите, уже тринадцати лет — с приспущенными спереди штанами и маялся со своим писуном. На законный вопрос — а что же это он делает, дядя ответил, что у него болит и он так лечится, а потом его осенило — а не поможет ли ему Милька? Всегда готовая оказать посильную помощь, девочка честно пыталась, но двухлетний малыш может далеко не всё и слишком быстро устаёт. Поэтому дядя придумал другую игру. Он привёл маленькую соседку в тесный застеклённый не то чулан, не то что-то вроде балкона. Там, кроме разного хлама, имелась какая-то лежанка, на которую он и уложил Мильку, снял с неё трусишки и… Из дальнейших событий её память удержала немногое: было солнечно, очень жарко и скучно, дядя долго возился над ней, сопел, сердился. Потом, наконец, одел её, обозвал почему-то дурой, и Милька убежала играть.

Кто-то из соседей с первого этажа отсыпал ей горсть чёрных мелких семечек. Вкусные, конечно, но уж очень долгое дело — выковыривать их из скорлупок. Терпения Мильке не хватило, а по двору как раз гуляли замечательные белые куры во главе с красавцем петухом. Было так здорово подзывать их, рассыпая по зелёной траве угощение… Что уж там не понравилось петуху, кто его знает, но только он закококал грозно и стал, кося оранжевым глазом, боком-боком наступать на девочку. Будучи ростом чуть выше того петуха, Миль отлично видела его грозный глаз, яростный и бессмысленный. Сначала она медленно отступала, а потом повернулась и со всех ног помчалась домой, да где там! Пару раз взмахнув крыльями, петух на лету догнал её, вскочил на спину, и от красного сарафанчика только клочки полетели…

Ух, как было больно! Хорошо ещё, что она не обернулась, не то пернатый гад добрался бы до глаз. Петуха, конечно, отогнали, но с того дня проходу он Мильке не давал. Стоило ей появиться во дворе, история повторялась. И почему безмозглая птица из всего населения дома взъелась именно на неё, осталось тайной, которую петух унёс с собой… в суп. Когда топор, коротко тюкнув, отделил его голову от шеи, безголовый петух ещё довольно долго бегал, поливая зелень травы красной кровью, а Миль смотрела, как затягивается тусклой плёнкой оранжевый птичий глаз, и не испытывала жалости.