Анатолий Лосев - Дверь в неведомое

Я промолчал. Странные методы дознания.

– Короли меняются, а я никуда не денусь. Знающих специалистов не трогают даже во время самых глобальных гражданских потрясений. Сейчас готовится как раз такое.

Я все молчал.

– Продолжим. Вам известно что-нибудь о семье Реджо, о магии племен Гор Священных Родников?

– Нет, об этом мне совсем ничего не известно, так что применять ко мне ваше мастерство – зря тратить время и силы. Единственное, что я могу рассказать о Рене, – это то, зачем он шел в столицу. Он из этого секрета не делал, возможно, вам уже известно…

– Кое-что мне и впрямь известно, но хотелось бы узнать, что известно вам.

И я честно рассказал все то, что в первый день нашего знакомства поведал мне Рен. Между делом я осмотрел ауру Шера – преобладали синие тона. Он неплохой маг. Странно. Все маги в этом мире занимают более высокое социальное положение. И что у него с лицом?

Шер внимательно слушал все, что я рассказывал про неудачный поход Рена и гибель его отряда. Что-то из этого он слышал впервые, что-то уже знал. У меня появилось ощущение, что он добывает информацию не для короля, а для самого себя. Довольно странное впечатление.

– Спасибо, – сказал он, когда я закончил рассказ, – будьте так добры…

Тут он взял со стола крючок. Мне стало очень неуютно, откровенно говоря, я боюсь даже стоматологов и не умею терпеть боль. Если он будет меня пытать, я долго не выдержу. Но Шер достал из рукава ампулу с красной жидкостью, окунул в нее крючок, а половину разбрызгал по полу.

– Будьте так добры, крикните, пожалуйста, так, как будто вам ужасно больно.

Я понял его план, и у меня отлегло от сердца. Поэтому постарался не подвести, заорал так, что стены загудели.

– Спасибо.

Шер отложил крючок в сторону.

– А тот молодой человек, что спалил весь тронный зал, он ваш друг, так? Вы из одного измерения?

– Да. Нас было шестеро.

– Катрин Озерная – тоже из вашего мира?

Я кивнул.

– Ясно. Еще один крик, понадрывней, пожалуйста.

Шер взял со столика щипцы, умело подогрел их на пламени лампы и прижал к коже своего чемоданчика. В комнате завоняло.

– Это очень болезненная процедура.

Мне понравился такой спектакль. Я глубоко вдохнул и закричал так, что даже охрип. По глазам Шера было видно, что он слегка улыбнулся.

Тут дверь открылась, и к нам заглянул воин. Возможно, из охраны. В коридоре было светлее, и он моргал, почти ничего не видя.

– Шер, ну ты и зверь! – выдохнул он. Я печально свесил голову, когда охранник заметил меня. – Ты же его угробишь!

– Горт, разве твоя специальность – мастер пыток?

– Никак нет.

– Так и не лезь с советами.

Горт хотел что-то возразить, но потянул носом воздух, побледнел и быстро захлопнул дверь. Шер вылил мне на рубашку остававшуюся в ампуле «кровь», погремел своим инструментарием и попросил меня покричать еще, потише, побезнадежней, пожалобней. Я почти слышал, как бедняга Горт за стеной стучит зубами.

Шер, мечтательно улыбаясь, собрал все свои зловещие железки в кейс, вынул еще одну ампулу с «кровью», обрызгал меня основательно, с ног до головы, достал откуда-то большой кусок белой грубой материи, накрыл им меня и распахнул дверь.

– Так я и знал, – бросил он Горту, – не выдержал, слабак.

– Торри будет недоволен, – ответил Горт, и по голосу я понял, что ему нехорошо.

– Издержки! Это бывает, и гораздо чаще, чем ты думаешь. Гораздо хуже, когда от человека почти ничего не остается – одно месиво, а он еще жив! Случается и так. Как казнить? При всем народе такое показывать – бунт будет. Таких заворачивают в простыню, иногда с головой, и казнят так. Простыня, конечно, вся в крови, но по крайней мере обломки костей не торчат и внутренности не вываливаются. У меня таких трое было.

Горт молчал. Наверное, боялся за свой желудок.

– Ну что, будешь осматривать тело? Я только в лампу масло долью, а то гаснуть стала.

– Нет! Нет! Я тебе верю! – крикнул Горт не своим голосом.

– Как хочешь, только это уже на твоей совести…

– Отвечу!

– Ну, как хочешь. Да этот еще не до такой степени. Одна рука – совсем нетронутая, честно!

Горт издал неопределенный звук.

Через некоторое время в камере раздались шаги, меня опять привели в горизонтальное положение и покатили к выходу. Когда меня пытались протащить через дверной проем, простыня начала соскальзывать. Я сделал такое лицо, какое, по моему разумению, должен иметь труп человека, погибшего столь ужасной смертью. Но едва мои тюремщики заметили, что материя сползает, ее поправили с боязливой поспешностью.