Елена Усачева - Призраки приходят в дождь

Дождь. Третий день. Окно размыло — и теперь везде вода. С утра лило стеной, сейчас моросит. Но все равно тоска.

Так и помереть недолго. Лежишь, смотришь в окно, думаешь о вечном. Или вечное думает о тебе. У этих японцев не разберешь.

Одежда влажная. Футболка, штаны, даже трусы. Волосы слиплись.

Дождь…

Из гостиницы они сегодня не выходили. И не пойдут. Что там, в этом болоте, делать? Приехали, называется…

На Токио опустился туман. Сезон сливовых дождей, сезон цую. Надо не забыть спросить, кто предложил поехать в Японию в конце июня. Почему этого нельзя было сделать раньше? Кажется, Миха! Утопить его на первом же рисовом поле. Подводник!

— Сань… ну, чего ты? — протянул со своей кровати Вадя.

Со своей кровати… смешно сказал. Номер шириной с кровать. Причем одну. А их здесь как бы две.

— Сань…

— Отвали, а? — вяло огрызнулся Санёк. — Все, считайте, что я утонул.

Санёк повернулся на бок. Ощущение, как будто в полной ванне соскользнул с бортика. Влажность сочетается с прохладой из кондиционера. Открываешь шкаф, и оттуда выходит ее величество Осень — дышит промозглостью и насморком. Из туалета тоже дышит. Словно они специально туда червяка сопливого посадили. Сидит теперь, копит сырость в порах, рождает плесень. Ночью проснешься, а тебя уже нет, осталась горка зеленого мха.

— Сань…

— Чего?

Сырая футболка неприятно облепила тело.

А дома тепло. Светит солнышко. Все зеленеет, птички поют… Здесь птиц нет, одни рыбы. И люди тоже — рыбы.

— А чего мы сегодня делаем?

Номер маленький, окно крошечное, под потолком. Смотреть в него не получается. Можно смотреть на него, а оттуда, как будто и нет прозрачной перегородки, льется стекло.

Топиться будем, блин! И так, что ли, непонятно?

— Конничива! О-гэнки дэс ка? [1] Добрый день. Как поживаете? ( яп. )

На пороге Каору. Стоит, улыбается, кланяется. И чего он все время улыбается?

— Здорово, брат! — сорвался с кровати Вадя, но, не добежав до Каору, остановился.

Если бы мозги размягчило окончательно, он принялся бы Каору обнимать и жать руку. Но сейчас еще не вечер, чтобы совсем с ума сходить. Вовремя вспомнил, что японцы терпеть не могут панибратства. Обнимешь разок, а потом извиняться вспотеешь. Они здесь все обидчивые до чертиков.

При виде надвигающегося Вади Каору стал быстрее и мельче кланяться, словно воздух перед собой рубил. Не подпускал. Кинься Вадя на Санька с объятиями, Санёк бы тоже не обрадовался. Будут тут всякие тушки у него на шее висеть.

— Конничива! — повторил Каору, мягко округляя звуки, забавно растягивая гласные. — Как поживаете?

— Хреново поживаем, — пожаловался Санёк, спуская ноги с кровати. — Как вы в такой воде обитаете? У меня скоро жабры вырастут.

— Цую, — с благоговением протянул Каору и заулыбался, заставив свои щеки наехать на уши. — Дождь — хорошо. Много риса — хорошо. Аобаамэ — дождь, освежающий зелень молодой листвы.

— Значит, скоро прорастем! — Санёк бухнулся обратно на подушку. Прислушался, не капает ли на пол — матрас виделся большой губкой, наполненной водой. — А утром тоже этот самый обама был?

— Онукэ. Обыкновенный ливень. Для риса тоже хорошо.

— Ты чего пришел-то, Каору? — привычно суетился Вадя. — Дело какое?

У Вади нежный голос и огромные глаза. Людей он берет лаской, добивает ею же. Своим занудством может распилить не только буханку хлеба, но и железные поручни в метро. Вчера проверили — распилил. А все потому, что никто не спешил ему отвечать, на какую станцию они едут. Каору стоял далеко, а внятно выговорить хотя бы одно японское слово никто не мог.

— Дело, дело, — закивал Каору и снова заложил щеки за уши.

Улыбаются тут с большим удовольствием. Их рисом не корми — дай поулыбаться кому-нибудь. Но стоит отвернуться, лицо становится каменным. Культурная нация, силы экономят.

— Императорский сад собираться надо. Слива отцветает. Смотреть надо. Гортензия цветет. Смотреть надо.

— Гортензия! — выкрикнул Санёк, садясь.

Память даже не пыталась подкинуть картинку цветка с неприятным квакающим названием.

— Сань, ты чего? — испугался Вадя.

Который раз за сегодняшний день испугался. Что-то он пугливый. Это к дождю… Или к засухе?

— Вставать надо, — с укором посмотрел на гостей Каору, но губы тянул, соблюдая этикет.

— Надоело, — пробормотал Санёк. — Надоела мне твоя Япония, Каору! Третий день, а надоела! Хочется все послать к черту и наесться нормального черного хлеба.