Салли Альтшулер - Центр Мироздания

Теперь до Боганиса и Травера дошло, почему в поселке не было ни души, разумеется кроме мальчугана. Все жители Пеша находились здесь. Зал набит битком одетыми только в белые одежды мужчинами, женщинами и детьми. Только старик, стоявший возле чаши, поверх своего белого одеяния накинул черный плащ.

У всех вокруг голов красивыми узлами на затылках повязаны белые ленты с изображенным впереди глазом. Боганис и Травер не успели разобрать слов песни, потому что, как только они вошли, собравшиеся петь прекратили, а старик застыл у чаши со своим жезлом. Над залом повисла томительная тишина, и сотни глаз устремились на нарушителей процедуры.

Боганис и Травер сняли шляпы.

— Добрый день, — приветливо сказал Боганис. — Извините, что мы вам помешали. Честное слово, мы этого не хотели. Мы — приезжие.

Старик осторожно сошел с возвышения. Держась за жезл, на конце которого была круглая серебряная пластинка, он проговорил слабым, надтреснутым голосом:

— Входите с Током. Садитесь и побудьте сегодня с нами.

Но найти места оказалось не просто. Тишина в зале нарушилась беспокойным ропотом, пока люди сдвигались на скамьях плотнее и освобождали гостям сиденья.

Боганис и Травер опустились на скамейку, и кто-то протянул им две белые повязки. И только когда мужчины их надели, опять наступила полная тишина. Старик вновь поднялся на возвышение и начал помешивать жезлом воду, а остальные запели.

Сначала Боганис и Травер не могли разобрать слов. Им казалось, что отовсюду вокруг, в такт словам и движениям старика, звучит иностранная речь или просто бессмысленные слоги. Песня звучала все громче и громче, когда вдруг неожиданно прекратилась. Над залом вновь повисла тишина, разрываемая лишь плачем младенца и шорохом от перемешиваемой в чаше жидкости. Затем послышался скрипучий голос старца.

— Ток… есть… всё, — возвестил он и медленно крутанул жезл в такт словам. Один поворот жезла на одно слово.

— Ток… есть… всё, — повторили собравшиеся.

— Ток… есть… ничто, — торжественно проговорил старик. Казалось, что с каждым поворотом его слабый голос звучит чуть громче.

— Ток… есть… ничто, — повторили сидящие. Их ответ теперь тоже звучал мощнее.

Боганис попытался выказать свое доброжелательное отношение к присутствующим и тоже повторял слова, но Травер не издал ни единого звука. Чувствовалось в происходящем что-то неладное.

— Ток… есть… жизнь.

Голос старца зазвучал теперь глубоко и мощно, и восторженный ответ зала буквально прогремел:

— Ток… есть… жизнь.

Боганис и Травер стали замечать, что жидкость в серебряной чаше двигалась по кругу все быстрее и быстрее с каждым поворотом жезла.

— Ток… есть… смерть, — возвестил старик.

— Ток… есть… смерть, — в один голос прокричали люди.

В серебряной чаше образовался водоворот, который становился все глубже, по мере того как быстрее крутилась вода.

Старик вынул жезл из чаши, но вода продолжала вращаться, разгоняясь все сильнее.

— Ток… есть… всегда, — громовым голосом провозгласил старец. Когда он пошел вокруг чаши с жезлом, поднятым двумя руками над седовласой головой, Боганис и Травер на мгновение увидели его глаза. Они были широко раскрытыми, но при этом в них не наблюдалось ни капли разума. Глаза просто побелели. Ни радужной оболочки, ни зрачков.

— Ток… есть… всегда, — прогремел ответ.

— Что с ними происходит? — прошептал Боганис. Он уже перестал притворяться, что участвует в церемонии. Никто из присутствующих в зале этого не замечал. Все — и дети, и взрослые — были полностью поглощены своими словами и водоворотом в чаше. На гостей не обращали никакого внимания.

Травер внимательно следил за происходящим, а пальцы его в это время поглаживали перо шляпы.

Когда передние ряды начали подниматься со скамеек, весь зал быстро сделал то же самое.

Боганис и Травер тоже встали. Во время странствий по Замку они видели многое, в том числе и такое, что было крайне трудно понять, но то, что происходило тут сейчас, заставило их широко раскрыть глаза.

— Ток… есть… здесь, — рычал старик.

Хотя он больше не крутил жезлом, водоворот мчался быстрее и быстрее, и теперь уже временами стало проглядывать дно чаши.

— Ток… есть… здесь, — прорычал зал, и, словно по команде, все подняли руки, повернув ладони к чаше.

В тот момент, когда показалось ее блестящее дно, раздался ужасающий грохот, и из медной пластины, подвешенной к потолку, опустился столб света. Вода каскадом вырвалась из чаши и всех в зале обдала брызгами. Старец был сбит волной, скатился с возвышения и теперь безжизненно лежал на полу рядом со своим жезлом.