Александр Охотин - Вовка – брат волшебника

Он осторожно, на четвереньках, добрался до двери, освободил ее от лома и открыл. Спустившись на четвертый этаж, он направился к выходу, а навстречу уже бежали директор и Гоблин. Ну и вид у них был. Они оба были растрепанные и мертвецки бледные.

Несмотря на испуг, Гоблин остался в своем духе:

— Ну что, щенок?! Духу не хватило прыгнуть?!

— Я не щенок? — ответил Вовка, — Я же вас не обзываю по-всякому, Геннадий Олегович. Почему же вы меня обзываете?

Сказал он это очень спокойно, даже сам удивился. А Гоблин взревел:

— Ты как со мной разговариваешь!

— Как умею, Геннадий Олегович, по-русски. Я так со всеми разговариваю. И вообще, Геннадий Олегович, почему вы думаете, что я куда-то хотел прыгать? Что ли я совсем дурак? Я просто заперся на крыше, чтобы мне не мешали думать.

— Тебе?! Думать?! Тебе не положено думать! За тебя думать есть кому, а тебе думать нечем и не о чем.

— Как это нечем? Головой. И почему не положено? Что ли головой только есть положено? Думать никому не запрещено, вот я и думал.

— О чем ты, ворюга, мог думать?

— Я придумывал, как отстоять правду, доказать, что я не ворюга. А если из-за всякой ерунды бросаться с крыши, порядочных людей на Земле не останется, останутся одни гады.

Вовка теперь знал, что не прогнется, что будет отстаивать правду, как когда-то это делал отец. А Гоблин, услыхав то, что сказал Вовка, замолк и так и стоял, выпучив глаза. Он, порой, соображал туго, вот и в этот раз Вовкин «глубокомысленный ответ» поставил его в тупик. Он, видимо, никак не мог понять, какие гады имелись в виду, о каких порядочных людях говорит Вовка. А директор все понял:

— Муравкин, что ты себе позволяешь?! Почему грубишь взрослым, тем более своим наставникам?!

— Арсений Ильич, что ли, я грубил кому? Я просто сказал, что было на самом деле. Я там заперся, чтобы мне не мешали думать. Вы же не хотите, чтобы я говорил не то, что думаю?

— Да, Муравкин, трудно с тобой разговаривать. Ладно, пошли в столовую. Позавтракаешь, а потом поговорим о том, что ты вытворяешь.

— Не-а, я не пойду в столовую.

— Это еще почему?

— Арсений Ильич, что ли, вы забыли? Я же лишен завтрака. Да, а еще обеда и ужина. Отменять распоряжение Геннадия Олеговича непедагогично. Вот на полдник, если не возражаете, я схожу. Ведь про полдник Геннадий Олегович сказать забыл.

Теперь в ступор впали оба, и Гоблин, и директор. А есть, почему-то, и правда не хотелось. Можно было подумать, что привидевшийся ему обед, да и ужин тоже, были настоящими. Вовка действительно был сыт, поэтому пойти в столовую отказался наотрез:

— Можете меня силой в столовую притащить, — сказал он, — но есть вы меня все равно не заставите. Ведь не будете же вы силой заталкивать мне в рот еду.

— Так это что же получается… — спросил директор, — голодовка?

— Нет, что вы, Арсений Ильич. Просто, я не хочу подрывать авторитет Геннадия Олеговича. Если он решил меня наказать, а вы это отмените, то я могу подумать, что Геннадий Олегович неправ. А так, получается, что он как будто бы прав.

— Что значит это, — «как будто бы»?! — заорал Гоблин, который уже отошел от устроенных Вовкой переживаний.

— А «как будто бы» и означает то, что означает. Что ли, вы, Геннадий Олегович, не знаете, что я никаких сумок не крал? Что ли, не знаете, что я не курю и не пью пиво? Знаете вы это.

— Я про тебя, сопляк, все знаю! И я знаю, что такие отморозки как ты, и пьют и курят! Так что нечего вводить Арсения Ильича в заблуждение. На что ты еще мог потратить все деньги?!

— Нет у меня денег, и не было. А если были, то когда я успел их потратить? Что ли, я куда ходил, где потратить можно? Вы же знаете, Геннадий Олегович.

— Не потратил, значит спрятал! А потратить собираешься позже! Причем именно на курево и пиво!

— Геннадий Олегович, — сказал Вовка, — я ведь знаю, что вы меня ненавидите. Но это ваше дело. Только вы ведь ничего не знаете про то, кто украл. Что ли вы видели, как я своровал сумку?

— Тогда как же она у тебя под матрасом оказалась? — спросил Арсений Ильич. — И потом, с чего ты взял, что Геннадий Олегович тебя ненавидит? С чего бы это ему?

— Есть с чего. С того, что я не захотел быть гадом и доносчиком.

— Ты думай, что говоришь, щенок! — взревел Блинов.

— Геннадий Олегович, успокойтесь, — осадил его директор. И выбирайте слова. Вы, все-таки педагог, а… впрочем, неважно.

— Извините, Арсений Ильич, погорячился, — ответил Гоблин. — Просто, меня возмутила наглость, с которой этот ворюга отпирается. Мало того, еще и наговаривает на меня всякое.