Эдуард Веркин - Краткая История Тьмы

Цемент начал растекаться и по потолку. Это было уже неприятно, потому что теперь цемент капал Сирени и на голову. К тому же он стал горячий. Действительно, невкусный. Что может быть лучше раскаленного невкусного цемента в подземном бункере? Ну, разве что напалмовый дождик.

— Ладно, — вздохнул он. — Что ты хочешь? — спросил он.

— Правду.

— Ну да, так я и думал. А если я тебе эту правду не скажу, ты тут так и застрянешь?

Сирень кивнула.

— Согласен, — он поднялся со своей покрышки. — А ты уверена, что тебе нужна правда?

— Да.

— Погоди–погоди, не торопись. Правда — она опасна. Знаешь, правда бывает опасна до такой степени, что может выжечь глаза.

— Я потерплю.

— Как знаешь. Но мне кажется, лучше нам поговорить потом. Здесь становится неуютно, штаны опять же стирать неохота. Слушай, а может, ты мне штаны постираешь, а? В этом нет ничего обидного, сугубо практика…

Сирень промолчала.

— Ладно, не хочешь стирать штаны, можешь не стирать.

Ему на голову упала большая плюха бетона, гость ругнулся.

— Я думаю, нам все таки пора, — сказал он. — Правду и все такое я расскажу тебе там, ты не против?

Сирень пожала плечами.

— Если не веришь, я могу дать тебе честное слово, — сказал он. — Честное благородское…

— Я даже имени твоего не знаю, какое там честное слово.

— Можешь звать меня…

Бетон уже полился. Изрядными струйками. И все ему на голову. Ну, и немного на Сирень.

Гость принялся ругаться, плеваться и размахивать руками. Все это выглядело глупо и начало надоедать.

— Хорошо, — сказала она. — Но если ты меня обманешь…

— Понимаю–понимаю, это будет нечто ужасное. Приготовься, это не очень приятно.

Он вскочил на стул и как то весь напрягся. И Сирень сразу почувствовала, как вокруг нее стали натягиваться невидимые струны. От пола к потолку, вдоль и поперек, и задрожал воздух, и по струнам побежало электричество. Прямо между нами заколыхалось белое марево, точка, похожая на звезду…

И вдруг все погасло.

Гость скрежетнул зубами. Из носа у него выплыл сгусток черной крови.

— Опа… — он взял его пальцами, растер, а потом размазал по спинке стула.

— И что? — спросила Сирень.

— Не всегда с первого раза получается, — ухмыльнулся он. — Сейчас сконцентрируюсь.

Он закрыл глаза и стал потирать виски.

Бетон лился. На голову тоже, и за шиворот, и в уши попало, и это было больно.

— Дурацкая ситуация, — сказал он. — Это из за тебя. Надо было бежать, когда звали, теперь вот сидим тут дура–ки–дураками…

Сирень рассмеялась.

— Ничего смешного, — сказал гость. — Знаешь, это печальный финал. Погоди, попробую.

Он попробовал. Раз. И еще раз, и еще несколько раз, и с каждым разом получалось все хуже.

— Все, — сказал он. — Надо передохнуть…

Он бухнулся на стул.

Бетонный потоп не прекращался, стало гораздо темней, лампы были затянуты, стало серо и грязно, и Сирень заметила, что теперь гораздо сильнее чувствовалось, что они находятся под землей. То есть в земле. В огромной могиле, наполненной трупами, мертвыми воспоминаниями, скелетами, вмурованными в стены.

Сирень достала письма.

В этот раз у него задергалась щека.

— Тебе ведь нужны они? — спросила она. — Письма. Ты вернулся за ними? Ты знал, что это я их забрала, и не хотел, чтобы они пропали. И весь этот цирк… Мне кажется, ты дрянной актеришка, прикидываешься неловко, сразу видно, что туфта.

— Это точно, — он опять рассмеялся. — Прикидываюсь я так себе, а девчонку не проведешь, девчонки хитрые… Впрочем, некоторые пацаны тоже…

Он постучал себя по левому плечу.

— Значит, это правда, — сказала Сирень.

Он молчал. Могила заполнялась бетоном. Интересно, откуда столько бетона? Его ведь надо смешивать с водой. Наверху река. Или озеро. Много воды. Озеро, конечно, озеро, в письмах же напрямую пишется.

— Приходи. Я жду тебя. Я буду всегда тебя ждать. Самая сильная лю.

Прочитала Сирень.

Щека у него дергалась уже беспрерывно, точно ему куда то за ухо воткнули электрод, и теперь через него пропускали ток.

— Давненько–давненько, это да… — сказал он. — Миллион лет назад, на берегу безымянной реки, жили–были..

Сирень протянула ему письма. Он забрал, стал перебирать, разглядывать, шептал что то, затем вытащил из кармана тонкую красную тесемку и аккуратно перевязал листы.

— Вообще то я знаю их наизусть, — прошептал он. — Каждое. Я помню их, каждую букву, каждую черточку. Я помню мысли, которые были у меня, когда я их читал. И мысли, которые были у меня, когда я вспоминал, как их читал…