Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине

— Мы как жулики на письменном экзамене, — вместо того, чтобы подумать самим, ждем, пока нам шепнут ответы, — заявила она перед всей группой, что не прибавило ей популярности.

Теперь Габриэлла сидела одна у себя в кабинете с твердой решимостью работать самостоятельно, попытаться глянуть на дело пошире и продвинуться вперед. Возможно, это ни к чему не приведет. С другой стороны, не повредит, если она пойдет собственным путем, не заглядывая в тот же туннель, что все остальные. Тут она услышала в коридоре шаги — высокие решительные каблуки, которые Габриэлла к этому времени уже слишком хорошо знала. К ней в кабинет вошла Хелена Крафт, одетая в серый пиджак от Армани и с уложенными строгим узлом волосами.

— Как дела? — спросила она. — На ногах еще держишься?

— Едва-едва.

— После этого разговора я намерена отправить тебя домой. Тебе надо выспаться. Нам нужен аналитик с ясной головой.

— Звучит разумно.

— И знаешь, что говорил Эрих Мария Ремарк?

— Что в окопах невесело, или что-то подобное.

— Ха, нет; что угрызения совести всегда испытывают не те люди. Тем, кто действительно приносит в мир страдания, все равно. А те, кто борется за хорошее, терзаются муками совести. Тебе нечего стыдиться, Габриэлла. Ты сделала все, что могла.

— Я в этом не уверена. Но все равно спасибо.

— Ты слышала о сыне Бальдера?

— Мельком, от Рагнара.

— Завтра в десять часов комиссар Бублански, инспектор Мудиг и некий профессор Чарльз Эдельман встречаются с мальчиком в Центре помощи детям и молодежи «Óдин» на Свеавэген. Они попробуют уговорить его нарисовать побольше.

— Тогда я буду держать кулачки. Но мне не нравится, что я об этом знаю.

— Спокойно, спокойно, проявлять чрезмерную подозрительность входит в мою задачу. Эти сведения известны только тем, кто умеет держать язык за зубами.

— Тогда я на это полагаюсь.

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Что именно?

— Фотографии парня, который хакнул сигнализацию Бальдера.

— Я их уже видела. Даже детально изучала.

— Ты уверена? — произнесла Хелена Крафт, протягивая Габриэлле нечеткий увеличенный снимок запястья.

— Ну, и что тут такого?

— Посмотри еще раз. Что ты видишь?

Габриэлла посмотрела и увидела две вещи: эксклюзивные часы, о наличии которых догадывалась раньше, и неотчетливо под ними, в щели между перчаткой и курткой, несколько черточек, напоминавших самодельные татуировки.

— Какой контраст, — произнесла она и добавила: — Несколько дешевых татуировок и очень дорогие часы.

— Более того, — сказала Хелена Крафт. — Это «Патек Филипп» 1951 года, модель 2499, первая серия или, возможно, вторая.

— Мне это ничего не говорит.

— Это лучшие из существующих наручных часов. Такие часы несколько лет назад продали на аукционе «Кристис» в Женеве более чем за два миллиона долларов.

— Вы шутите?

— Нет. И купил их не кто-нибудь, а Ян ван дер Валь, адвокат из «Дакстоун & Партнер». Он приобрел их для одного клиента.

— Из бюро «Дакстоун & Партнер», представляющего «Солифон»?

— Именно.

— Нам, конечно, неизвестно, те же ли часы на фотографии с камеры, которые были проданы в Женеве; и нам не удалось узнать, что это был за клиент. Но это начало, Габриэлла. Теперь у нас есть худощавый тип, который выглядит, как наркоман, и носит часы такого класса. Это должно сузить поиск.

— Бублански об этом знает?

— Это обнаружил его криминалист Йеркер Хольмберг. Но я хочу, чтобы ты с твоим аналитическим мозгом раскрутила это дальше. Иди домой, поспи, а завтра с утра принимайся за дело.

Мужчина, именовавший себя Яном Хольцером, сидел в своей квартире на Хёгбергсгатан в Хельсинки, неподалеку от Эспланады, и просматривал фотоальбом со снимками дочери Ольги, которой сегодня исполнилось двадцать два года и которая училась на врача в Гданьске, в Польше.

Ольга была высокой, темноволосой и энергичной, всем лучшим в его жизни, как он обычно говорил. Не только потому, что это красиво звучало и создавало ему образ ответственного отца. Ему хотелось в это верить. Однако это, вероятно, больше не соответствовало действительности. Ольга догадалась, чем он занимается.

— Ты защищаешь злых людей? — спросила она однажды. А потом стала с маниакальным упорством заниматься тем, что называла своим участием в судьбе «слабых» и «беззащитных».

По мнению Яна, это был просто-напросто левый идиотизм, ничуть не подходивший характеру Ольги. Хольцер рассматривал его лишь как проявление ее эмансипации. Он считал, что, при всей напыщенной болтовне о нищих и больных, дочь по-прежнему похожа на него. Когда-то Ольга была многообещающей бегуньей на сто метров. Мускулистая и взрывная, ростом 186 сантиметров, она в прежние времена очень любила смотреть боевики и слушать его военные воспоминания. В школе все знали, что с нею лучше не ссориться. Она давала сдачи, как боец. Ольга определенно не была создана для возни с дегенератами и слабаками.