Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине

— Как отвратительно, — сказал Бублански с многозначительностью, удивившей его самого.

— Но на самом деле существует еще худший сценарий. В случае если такая вещь попадет в руки жестоких преступников, — продолжила Фарах Шариф.

— Я понимаю, куда вы клоните.

— И поэтому меня, разумеется, интересует, что вам удалось конфисковать у схваченных вами мужчин.

— Боюсь, что ничего подобного, — ответил Бублански. — Но этих парней едва ли можно назвать уникумами в умственном отношении. Сомневаюсь, чтобы они сумели справиться даже с курсами математики средней школы.

— Значит, настоящему компьютерному гению удалось скрыться?

— К сожалению, да. Он и подозреваемая женщина бесследно исчезли. Вероятно, у них есть документы на несколько имен.

— Тревожно…

Бублански кивнул и посмотрел в темные глаза Фарах, глядевшие на него умоляюще, и, возможно, именно поэтому его не охватил новый приступ отчаяния, а посетила обнадеживающая мысль.

— Я не знаю, что это означает… — начал он.

— Что?

— Наши компьютерщики исследовали компьютеры Бальдера. Это было непросто, учитывая его постоянную заботу о безопасности. Но все-таки у них получилось. Можно сказать, что нам немного повезло, и мы быстро установили, что один компьютер, судя по всему, похитили.

— Я так и предполагала, — сказала она. — Черт побери!

— Успокойтесь, успокойтесь, я еще не договорил. Мы также поняли, что несколько машин было соединено между собой и что они, в свою очередь, периодически подключались к суперкомпьютеру в Токио.

— Звучит правдоподобно.

— Именно. Поэтому мы смогли увидеть, что большой файл — или, во всяком случае, некий большой объект — был совсем недавно уничтожен. Восстановить его нам не удалось, но мы констатировали, что это имело место.

— Вы хотите сказать, что Франс уничтожил собственную научную работу?

— Я, в общем-то, не делаю никаких выводов. Но когда я услышал ваш рассказ, такая мысль пришла мне в голову.

— А файл не мог уничтожить преступник?

— Вы имеете в виду, что преступник мог сперва скопировать его, а потом стереть из компьютеров Бальдера?

— Да.

— В это мне крайне трудно поверить. Убийца забегал в дом очень ненадолго, он ни за что не успел бы провернуть такое; да ему и не хватило бы знаний.

— Ладно… это все-таки звучит обнадеживающе, — с сомнением в голосе произнесла Фарах Шариф. — Вот только…

— Да?

— Для меня это не вписывается в характер Франса. Неужели он действительно был человеком, способным уничтожить главное дело своей жизни? Это ведь все равно… я не знаю… как если бы он отрубил себе руку, или хуже того, как если бы он убил друга, уничтожил потенциальную жизнь…

— Иногда человек вынужден приносить большую жертву, — задумчиво сказал Бублански. — Уничтожать то, что любил, чем жил…

— Или же где-то существует копия.

— Или же где-то существует копия, — повторил Ян, внезапно протянув вперед руку.

Фарах Шариф явно не поняла. Она просто смотрела на руку, словно ожидая, что он ей что-то даст. Но Бублански решил не сдаваться.

— Знаете, что говорит мой раввин?

— Нет.

— Что человека отличают противоречия. Мы одновременно стремимся домой — и уехать подальше. Я не был знаком с Франсом Бальдером, и, возможно, он посчитал бы, что я просто старый дурак. Но одно я, во всяком случае, знаю: мы способны одновременно любить свою работу и бояться ее — в точности как Франс Бальдер, похоже, любил сына и бежал от него. Жить, профессор Шариф, означает не вписываться целиком и полностью в какие-то рамки, а разрываться во многие стороны. Я вот думаю: не находился ли ваш друг на какой-то переломной стадии? Может, он действительно уничтожил дело жизни. Может, он под конец проявил себя во всей своей противоречивости — и стал истинным человеком, в лучшем смысле этого слова…

— Вы так думаете?

— Я не знаю. Но ведь он изменился, не так ли? Суд постановил, что Бальдер не способен заботиться о сыне. Тем не менее он занялся именно этим, и даже добился того, что мальчик расцвел и начал рисовать.

— Вы правы, комиссар.

— Называйте меня Яном.

— О’кей.

— Знаете, народ иногда называет меня Бубла.

— Это потому, что вы так приятно бубните?

— Ха, нет, не думаю. Но одно я знаю совершенно точно.

— Что же?

— Что вы…

Дальше он не продвинулся, но этого и не требовалось. Фарах Шариф одарила его улыбкой, которая в силу своей простоты заставила Бублански снова начать верить в жизнь и в Бога.