Стиг Ларссон - Девушка, которая застряла в паутине

— К сожалению, да.

— Но единицы, Микаэль, становятся сильными, как медведи, поднимаются и дают сдачи. Оса ведь из таких, правда?

Блумквист задумчиво кивнул и еще сильнее надавил на газ.

— Ее заперли в психушку и раз за разом пытались сломить. Но она все время восставала, и знаешь, что я думаю? — продолжал Эд.

— Нет.

— Что она с каждым разом становилась сильнее. Она боролась с этим кошмаром и росла. Честно говоря, я думаю, она стала смертельно опасной и наверняка не забыла ничего из происшедшего. Оно врезалось в нее, впечаталось. Возможно даже, что пережитое в детстве безумие как раз и положило начало всему дальнейшему.

— Не исключено.

— Именно. Далее, у нас есть две сестры, на которых по-разному повлияло нечто жуткое, и они стали злейшими врагами. Но прежде всего: у нас есть наследство огромной криминальной империи.

— Лисбет не имеет в нем доли. Она ненавидит все, что связано с отцом.

— Уж кто-кто, а я-то это знаю, Микаэль. Но что стало с наследством? Разве не его она ищет? Разве не его она хочет уничтожить, в точности как хотела уничтожить его хозяина?

— Чего ты добиваешься? — резко спросил Микаэль.

— Пожалуй, отчасти того же, что Оса. Я хочу расставить все по своим местам.

— И схватить своего хакера?

— Я хочу встретиться с ней, устроить ей головомойку и заткнуть каждую проклятую дыру в своей системе безопасности. Но прежде всего я хочу намылить шею некоторым лицам, не позволившим мне довести работу до конца только потому, что Оса спустила с них штаны, и у меня есть основания полагать, что ты мне в этом поможешь.

— Почему же?

— Потому что ты хороший репортер. А хорошие репортеры не хотят, чтобы грязные тайны оставались тайнами.

— А Оса?

— Ей придется все выложить, выложить больше, чем за всю жизнь, и с этим ты мне тоже поможешь.

— Иначе?

— Иначе я найду способ ее засадить и снова превратить ее жизнь в ад, это я тебе обещаю.

— Но в настоящий момент ты хочешь только поговорить с ней?

— Я больше не позволю ни одному гаду хакнуть мою систему, Микаэль, а для этого мне необходимо досконально понимать, как она действовала. Я хочу, чтобы ты это передал. Я готов позволить твоей подруге гулять на свободе, если она просто сядет со мной и расскажет все про вторжение, шаг за шагом.

— Я передам. Будем надеяться… — начал Микаэль.

— Что она жива, — дополнил Эд, после чего они на страшной скорости повернули налево, к пляжу Ингарё.

Было 04.48. С тех пор, как Лисбет Саландер забила тревогу, прошло двадцать минут.

Так сильно Ян Хольцер ошибался редко.

Он питал романтические иллюзии в отношении того, что можно издали определить, выдержит ли человек ближний бой или большое физическое испытание, и поэтому он, в отличие от Орлова и Богданова, не удивился, когда план с Микаэлем Блумквистом провалился. Сами же они были абсолютно уверены: еще не родился тот мужчина, который может устоять перед Кирой. Но Хольцер, лишь на секунду издали видевший журналиста в Сальтшёбадене, сомневался. Микаэль Блумквист показался ему проблемой. Он выглядел, как мужчина, которого не так-то легко обмануть или сломить, и ничто из увиденного или услышанного Яном с тех пор не заставило его изменить свое мнение.

С молодым журналистом дело обстояло иначе. Он производил впечатление классического образца слабого, чувствительного мужчины. Тем не менее оно оказалось настолько ошибочным, что дальше некуда. Андрей Зандер боролся дольше всех, кого Яну доводилось пытать. Невзирая на страшную боль, он не сдавался. В его глазах светилась какая-то неколебимость, которая, казалось, поддерживалась высшими принципами, и Хольцер даже подумал, что им придется отступиться, что Андрей Зандер скорее вынесет любое страдание, чем расскажет что-либо, и только когда Кира торжественно пообещала, что Эрике и Микаэлю из «Миллениума» тоже предстоит так мучиться, Андрей, наконец, сломался.

Было уже половина четвертого утра. Это мгновение было из числа тех, про которые Ян думал, что запомнит их навсегда. На окно в потолке падал снег. Лицо молодого человека казалось усохшим, глаза ввалились. Брызгавшая из груди кровь оставила пятна вокруг его рта и на щеках. Долгое время заклеенные скотчем губы потрескались и кровоточили. Он был весь искромсан. Тем не менее было видно, что он красивый молодой человек, и Яну вспомнилась Ольга. Что бы она о нем подумала? Разве этот журналист не как раз такой образованный парень, который борется против несправедливости и заступается за нищих и обездоленных, как ей нравятся? Ян задумался об этом и разном другом в собственной жизни. Потом перекрестился русским крестом, где одна дорога ведет на небо, а другая — в ад, и покосился на Киру.