Дмитрий Сафонов - Эпидемия

— Прости. Но я правда больше не могу.

— А я не могу тебя отпустить. Как ты доберешься до дома? — Гарин выразительно постучал себя по карману. — Он ведь у нас один. На двоих.

— Андрей! Мы обязательно должны идти туда? — она увидела, как меняется его лицо: подбородок заострился, и черты стали как-то резче.

— Конечно, никто от нас этого не требует. Но… Я хочу вернуться домой. Понимаешь? Боюсь, без этих документов идти домой опасно, — Гарин осторожно взял ее под руку и мягко, но требовательно повел вперед. — Я очень хочу увидеть жену и дочь. Это глупо. Ты, наверное, будешь смеяться. Жена мне изменяла, но я так хочу ее снова увидеть. Смешно?

Алена окинула его странным взглядом.

— Ничего смешного. Это нормально. Я бы даже сказала, закономерно.

Гарин опешил. Он сбился с шага и, засмотревшись на Алену, наступил в лужу.

— Закономерно? Что ты имеешь в виду?

Алена покачала головой:

— Только то, что ты — человек порядочный. Больше ничего.

— Не вижу связи. Если я порядочный, значит, мне можно изменять?

— Конечно. Только порядочным и изменяют. С мерзавцами этот номер не проходит. Они, как правило, успевают первыми.

— Прекрасно! Это что, богатый жизненный опыт?

— Нет, это просто жизнь.

— Весело, — Гарин внезапно ощутил приступ беспричинной злости. — Весело! — повторил он. — Значит, это жизнь? Значит, ты все воспринимаешь так легко и свободно? Тогда что тебе мешает воспринять все это, — он махнул рукой в сторону «скорой» с включенной «аварийкой», — так же легко и свободно?

— Потому, что это — не жизнь, — ответила Алена. — Это — смерть. А смерть я не могу воспринимать спокойно. Я ведь пока живая.

— Да, ты права, — Гарин почувствовал, как у него начинает болеть голова: справа, позади глаза, боль посылала медленные пульсирующие волны, разбегавшиеся по всему телу. — Ты права, и я не знаю, что тебе возразить. Но мне все равно кажется, что мы должны достать эти документы. Чтобы…

Он сам не знал, зачем им нужны эти бумаги. Просто какая-то непоколебимая уверенность, замешанная на необъяснимом упрямстве. «Это наше, — подумал Гарин. — Родное. Русское. Нас бьют, а мы идем; нас убивают, а мы все равно ползем. И никаких возвышенных идеалов, никаких высоких целей — только упрямство. Сволочное, почти скотское, но — неистребимое. Мы задавили Наполеона, мы забросали своими телами Гитлера, мы вымираем, валяемся в грязи, но не сдаемся, пока не закончится двенадцатый раунд. Сделай — или сдохни! Третьего не дано.»

Ему почему-то вспомнилась одна книга про войну. Там рассказывалось, что гарнизон польской крепости сдался на милость победителю, когда им отключили горячую воду.

А вот в Бресте… И в укрепрайонах под Киевом… Бойцы продолжали сражаться, хотя фронт был уже за много километров от них. Над ними никто не стоял, они подыхали от голода и жажды, кожа грязными лохмотьями сползала с ладоней, сжимавших раскаленные от стрельбы стволы автоматов и пулеметов, но у них даже не возникало мысли о том, чтобы сдаться. Равно как и надежды остаться в живых.

Сделай или сдохни! Но чаще всего одно следует за другим.

Мы вечно ходим по краю, испытывая Его долготерпение. Так почему бы не прогуляться до Савеловского вокзала, коли осталось не так уж и далеко?

Они прошли между двух рядов палаток, стоявших у железнодорожной платформы «Дмитровская». Большинство из них были разгромлены. На асфальте валялись пачки жевательной резинки, куски колбасы, различная мелкая галантерея, книги, разбитые бутылки, порванная одежда, мусор… В одной из палаток Гарин увидел труп торговца с проломленным черепом.

Позади колбасной лавки заливался хриплым лаем посаженный на цепь ротвейлер, и Гарин подумал, с каким бы удовольствием он его пристрелил.

Перед станцией метро «Дмитровская» валялись раскиданные газеты, журналы, цветы, компакт-диски и куски шаурмы. Витрины в магазине «Адидас» были разбиты, внутри него метались две перепуганные девочки-продавщицы, в глубине стояли три милиционера в респираторах и напряженно озирались, сжимая автоматы, снятые с предохранителей…

По Дмитровскому шоссе в сторону центра проехали два грузовика, крытые брезентом. В кузовах сидели солдаты в противогазах. Один из них зачем-то показал Гарину автомат, а Гарин в ответ выставил средний палец.

Картина в целом была безумной, но при этом поражала своей гармоничностью; на общем фоне два человека, связанные куском бечевки, смотрелись не так уж и глупо.

Инфекционная больница напоминала цитадель, подготовившуюся к длительной осаде. Цепь солдат в противогазах замыкала территорию в плотное кольцо. Машины «скорой помощи» постоянно привозили больных и тут же уезжали. Но с каждым разом их становилось все меньше и меньше.