Алан Фолсом - Послезавтра

Итак, единственным, что связывало все эти преступления, было то, что головы от туловища отделялись хирургическим путем.

И все, больше ничего общего. Три жертвы были убиты там же, где их обнаружили. Остальных убили где-то в другом месте, троих вышвырнули на помойку, а четвертого выбросило приливом в Киле. За все годы службы Маквей еще не сталкивался с таким трудным и запутанным делом.

В промозглом Лондоне еще не пришедший в себя после утомительного перелета Маквей едва успел распаковать веши, лечь и закрыть глаза, как раздался телефонный звонок и Нобл сообщил, что найдена голова, представляющая для них интерес.

В четверть четвертого утра по лондонскому времени Маквей сидел за письменным столом в своем кабинетике, перед ним стоял стакан с виски; проводилось своего рода селекторное совещание (по специальному каналу связи Интерпола) с Ноблом и капитаном Каду из Лиона.

Каду — импульсивный, ладно скроенный крепыш с пышными, загнутыми вверх усами, концы которых он вечно подкручивал большим и указательным пальцами, — держал перед собой факс с рапортом того самого молоденького эксперта Майклса о предварительных результатах вскрытия, где, среди прочего, указывалось, в каком точно месте голова была отделена от тела. Описание во всех деталях совпадало с остальными семью случаями.

— Это мы знаем, Каду. Но этого недостаточно, чтобы говорить о явной связи между убийствами, — устало произнес Маквей.

— Все жертвы — одной возрастной группы.

— И этого недостаточно.

— Маквей, я согласен с капитаном Каду, — светским тоном вставил Нобл, словно они беседовали за чашкой чая. — Это, конечно, не явная связь, но вряд ли стоит игнорировать подобное совпадение, — закончил он.

— Так... — Маквей помолчат, а потом высказал мысль, все время вертевшуюся у него в голове: — Кто же этот псих, за которым мы вынуждены гоняться по всей Европе?

— Вы думаете, это один человек? — одновременно спросили его собеседники.

— Не знаю. Пожалуй... — запнулся Маквей. — Да. Я думаю, это один и тот же человек.

Сославшись на тяжелый перелет, вконец вымотавший его, Маквей предложил закончить разговор попозже и повесил трубку. Он мог бы спросить их мнение, но не стал. Они ведь его позвали на помощь, а не он их. Кроме того, если бы они считали, что он не прав, они сказали бы ему об этом. Да и вообще, он высказал всего лишь предположение.

Взяв стакан с виски, он поглядел в окно. Напротив, через улицу, стоял еще один маленький отель. Все окна были темными, только на четвертом этаже „пробивался тусклый свет. Кто-то читал, а может, заснул, читая, а может, уходя, забыл выключить свет и еще не вернулся. А может, в комнате лежало мертвое тело, ожидая, пока его обнаружат утром. Так уж устроен мозг детектива: начнешь перечислять гипотезы — и не остановишься. И только по прошествии какого-то времени наступает момент, когда ты знаешь, что происходило в комнате, прежде чем ты вошел, что ты там можешь найти, какие люди там находятся и что они замышляли.

Но в деле с отрезанными головами не светилось даже самое тусклое окошко. Если повезет, может, оно появится позже. Окно, за ним комната, а в ней — убийца. Но прежде всего нужно установить личность жертвы.

Маквей допил виски, потер глаза и посмотрел на запись, которую сделал раньше. Он уже отдал соответствующие распоряжения. ГОЛОВА / ХУДОЖНИК / НАБРОСОК / ГАЗЕТА / УСТАНОВЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ.

В пять часов утра парижские улицы еще пустынны. Метро открывалось в пять тридцать, поэтому Анри Кана-рака подвозила на работу Агнес Демблон — главный бухгалтер булочной, в которой Анри работал. Каждое утро ровно в четыре сорок пять Агнес подъезжала к его дому на своем белом «ситроене» пятилетней давности. И каждое утро Мишель Канарак смотрела из окна спальни, как ее муж выходит на улицу, садится в «ситроен» и уезжает с 26

Агнес. Потом Мишель затягивала потуже халат, шла обратно в спальню, ложилась и начинала думать об Анри и Агнес. Сорокадевятилетняя Агнес была старой девой, бухгалтершей в очках и представить, что она могла кому-то понравиться, было просто невозможно. Неужели Анри находит в ней что-то такое, чем не обладала Мишель? Мишель была намного моложе, в тысячу раз интереснее, про фигуру и говорить нечего, с сексом (она точно знала) у них все обстояло прекрасно — потому-то она в конце концов и забеременела.

Но Мишель не имела понятия (а Анри никогда не говорил ей) о том, что именно Агнес, и никто другой, устроила его на работу в булочную-пекарню. Агнес заставила хозяина взять Анри, а ведь у того не было ни малейшего опыта в пекарском деле. Хозяин — маленький раздражительный человечек по имени Лебек — не выразил большого желания брать на работу новенького да еще тратить время на его обучение, но ему пришлось изменить, свое мнение после того, как Агнес пригрозила, что немедленно уволится. А такого бухгалтера, как она, найти было нелегко — ведь Агнес знала, как обойти законы по части налогов. Итак, Анри Канарака приняли на работу, и он быстро освоил новую профессию. На него можно было положиться, и он не требовал все время повышения зарплаты, как остальные. Другими словами, новичок оказался просто идеальным работником, и Лебек не имел претензий к Агнес за то, что по ее настоянию принял Анри в свою «команду». Единственное, что ставило Лебека в тупик, это почему Агнер готова была бросить работу ради такого обыкновенного, ничем не примечательного человека, как Анри Канарак. На его попытки выяснить это она отрубила: «Да или нет, месье Лебек?» Совершенно непонятно.