Дэн Симмонс: Мерзость

Я уже говорил о том, что такие падения в горах способны повергнуть в шок — они оставляют после себя кровавый след, истерзанную плоть, обрывки одежды, оторванные конечности, ошметки мозга, — и Чарли до конца жизни не мог забыть, как мы несколько часов спускались по склону мимо окровавленных останков его близкого друга. Много лет спустя его преследовали приступы депрессии и галлюцинации, когда на дороге перед его машиной вдруг появлялась кровь; теперь, в непредставимом будущем 1992 года, врачи назвали бы это «посттравматическим стрессом».

После второй экспедиции на К2 и гибели Арта Гилкея я навсегда распрощался с Гималаями.

Да, чуть не забыл самое важное, что случилось за эти десятилетия. Не умею я писать эпилоги.

В 1948 году я был в Берлине в составе группы УСС, которая занималась допросом нацистов, и в одной из немецких газет — язык я выучил во время войны — наткнулся на статью, которая заставила меня отставить бокал с пивом и замереть на несколько минут.

Четверо чокнутых немецких альпинистов пытались посреди зимы покорить гору Эйгер, повторив первый успешный маршрут Генриха Харрера по Эйгерванду — смертельно опасной, забравшей жизни многих альпинистов Северной стене Эйгера, — и наткнулись на замерзшее тело одинокого альпиниста на вершине так называемого Паука, над белой паутиной вертикальных снежных полей, прямо под трещинами, которые ведут к верхнему гребню горы-убийцы высотой 13 022 фута.

Альпинист — он выглядел слишком старым для восхождения на Эйгер, лет пятидесяти с лишним — явно был остановлен на последнем участке маршрута сильнейшей бурей, которая пронеслась над северной стеной и заперла его в одиноком бивуаке на шестидюймовом карнизе, откуда он из-за плохой погоды не мог ни подняться, ни спуститься, и замерз насмерть. У мужчины с собой не было ни удостоверения, ни бумажника, ни чего-либо другого, что помогло бы установить его личность, а в соседней деревне и в гостинице «Кляйне Шайде» в долине у подножия Северной стены Эйгера никто не видел, как он проходил мимо. В статье также приводили слова альпинистов, что на немолодом лице мужчины застыла слабая улыбка.

Зимой 1948 года Ричарду Дэвису Дикону было бы 59 лет — в таком возрасте только безумец мог штурмовать серьезную стену, тем более в одиночку, не говоря уже о Эйгерванде. Опознать мужчину не удалось (и даже увидеть второй раз, поскольку снежная лавина сбросила его вниз еще до того, как следующая группа поднялась на эту высоту в конце лета того же года), а у немецких альпинистов не было с собой фотоаппарата, когда они нашли тело, но я ясно представляю себе лицо Дикона. Я даже могу представить, о чем он думал, когда буря остановила его у самой вершины и появились первые признаки переохлаждения. Он не винил бы гору.

Ричард всегда говорил, что ему суждено умереть на Северной стене Эйгера.

Я не знаю, предпринял ли эту попытку Дикон — если это был Дикон (никаких доказательств у меня нет, только внутреннее убеждение), — после того, как Реджи умерла или вернулась в Индию, или она ждала его в Непале. Я не могу представить, чтобы она позволила ему в одиночку отправиться на Эйгер вскоре после окончания войны в Европе, но также не могу представить, что Дикона можно было остановить, если он что-то задумал. Немцы сообщили, что у мужчины были волосы с проседью, но замерзшее тело оказалось на удивление тренированным — тело профессионального альпиниста.

И наконец, несколько десятков лет я поддерживал связь с доктором Пасангом после того, как мы расстались в 1925 году, и дважды приезжал к нему в Индию, в 1931-м и в конце 1948-го. Второе путешествие я предпринял в основном для того, чтобы показать газетную статью об одиноком альпинисте, замерзшем той зимой на Эйгерванде.

Пасанг был одним из самых богатых людей Индии, не принадлежавших к числу махараджей, и он достойно распорядился своим богатством. Леди Бромли умерла в 1935 году, и все доходы от бывшей чайной плантации Бромли в Дарджилинге перешли к Пасангу и его семье — у него было семь детей, и все они добились успеха в жизни, а трое, в том числе одна дочь, стали членами индийского парламента. Пасанг делился своим богатством с индийским народом — жертвовал немалые суммы больницам, хосписам, клиникам, учреждал стипендии и гранты для молодых индийских студентов, мечтающих стать врачами. Исследовательский центр имени леди Бромли-Монфор — специализирующийся на лечении полученных на войне ран, в том числе от мин, которые покалечили столько детей в странах третьего мира, — пользуется широкой известностью и очень успешен.