Уильям Таппли: Жертва (в сокращении)

— Если он разводится в штате Массачусетс, где мне разрешено заниматься юридической практикой, то, разумеется, возьмусь.

— Сейчас он снимает квартиру в Конкорде. Работает в фотомагазине. А его жена живет с детьми в Бедфорде.

— Давно они разошлись?

— Чуть больше полугода назад. Это… Не понимаю, почему я тебе сразу не рассказала.

Я откинулся на спинку кресла:

— Продолжай.

— Чуть больше года назад Гас вернулся из Ирака, — сказала она. — Что там произошло, он не рассказывает. Но он потерял кисть правой руки. А Гас правша — вернее, был правшой. Поэтому фотографию он забросил. Говорит, что не может работать с камерой одной рукой. — Она отпила глоток виски. — У него две маленькие дочери. Мои племянницы. Клеа и Джуно. Его жена, Клодия, женщина очень милая — Гасси ведь объездил весь свет, а женился все-таки на девушке, с которой познакомился на выпускном вечере. Ну так вот, этой весной Клодия попросила его покинуть их дом, а теперь наняла адвоката и хочет развестись с ним, Гас же просто-напросто ничего не предпринимает.

— Да, адвокат ему понадобится, — сказал я.

— Я знаю, — согласилась Алекс. — Потому к тебе и приехала. Ты сможешь представлять интересы человека, который не хочет, чтобы их вообще кто-нибудь представлял, говорит, что ему на все наплевать?

— Если он не попросит меня об этом, не смогу, — ответил я. — У него, я так понимаю, депрессия.

— Конечно, у него депрессия — еще с тех пор, как он вернулся, — если это можно назвать просто депрессией.

— Посттравматическое стрессовое расстройство, так? — сказал я. — Он потерял кисть. И скорее всего, нагляделся всяких ужасов.

Она кивнула:

— Думаю, да. Он же за этим туда и ездил. Ужасы снимать.

— Он на кого-то работал?

Алекс покачала головой:

— Только не Гас. Он был независимым журналистом и гордился этим. Считал, что работать на кого-то — значит находиться под контролем. Терпеть цензуру. Он поехал в Ирак сам по себе и за свой счет. Всегда так делал. Всегда отправлялся куда-нибудь в поисках истории, о которой можно снять репортаж. Такую карьеру он себе выбрал. Искать истории, о которых никто еще не рассказывал, секреты и факты, которые, как он полагал, следует обнародовать. Гас считал, что это важно.

— А что он искал в Ираке?

— Этого я не знаю, — пожала плечами Алекс. — Он провел там больше года, а потом вернулся без правой кисти и никому ничего рассказывать не стал.

— Лечение он проходил? — спросил я. — От ПСР?

— Он состоит в какой-то группе взаимной поддержки. Или состоял. Посещает ли он ее сейчас, я не знаю. Зато знаю, что он принимает лекарства. — Алекс снова покачала головой. — Мне известно лишь немногое. Клодия позвонила мне, сказала, что разводится с моим братом, что брать адвоката он не желает, что она не может больше с ним жить, не хочет, чтобы он находился рядом с детьми, но беспокоится за него и думает, что адвокат ему все же понадобится. А я позвонила Гасу, сказала, что еду к нему. Думала провести у него несколько дней, попытаться настроить его нужным образом.

— И подрядить для него адвоката, — добавил я.

— Да, — сказала Алекс. — В идеале — тебя. Вообще выяснить, как он живет, могу ли я чем-то помочь ему.

Она вздохнула.

— В детстве Гас был моим героем. Я называла его Гасси. Его все любили, во всяком случае, так мне казалось. Он был очень хорошим спортсменом, сильным, красивым, и все время смеялся. И меня смешил. Был очень добр со мной. Я была его своевольной четырехглазой сестричкой. Но он не дразнил меня, не выводил из себя, не игнорировал, хоть и был на восемь лет старше. Он читал мне на ночь, учил играть в шашки…

В глазах у Алекс блеснули слезы.

— Ну вот, несколько дней назад я приехала к нему из Мэна, и он, по сути дела, дал мне понять, что остановиться у него я не могу, что ему необходимо одиночество. Было совершенно очевидно, что мое присутствие его раздражает. Ну, я сняла номер в «Бест-Вестерне», отеле, который стоит у кольцевой развязки Конкорда. Мы пару раз поужинали вдвоем, он делал вид, будто у него все в порядке. Но я же понимаю, что он просто пытается, как и всегда, избавить меня от лишних забот.

— И все же тебе было тревожно за него, — сказал я.

— Вся его жизнь пошла прахом, Брейди. Я понимаю, ему хочется самому во всем разобраться, но я могу хотя бы постараться, чтобы при разводе с ним обошлись по-честному. Сейчас он говорит, что ему на все наплевать. Однако может настать день, когда он пожалеет об этом.

— Ты совершенно права, — сказал я. — Я видел такое множество раз. Одна из сторон — как правило, муж — считает себя кругом виноватым или просто происходящее настолько угнетает его, что ему хочется махнуть на все рукой. Он думает, что если его облапошат, то так ему и надо.