Сергей Чилая - Виварий

Бигль Фрэт, давно и определенно высказавший на это счет все, что полагал нужным, из которого коронной фразой оставалось его неизменное: «You're the best!», [91]осторожно сидел, будто в Виварии, уложив зад на задние лапы подле Лопухиной, и с трудом оценивал происходящее, надышавшись алкогольных паров…

Он сразу почувствовал приближение Ковбой-Трофима, поднялся на ноги и почти неслышно зарычал, и стал быть себя по бокам хвостом, и переступать ногами.

— Ночи на Москва-реке все еще холодные, детка, — сказал немного пьяно директор Цеха, посмотрел укоризненно на бигля, пошатнулся из-за невидимой волны, и продолжал удивительно миролюбиво: — Простудишься…. организм ослаблен… лучше не рисковать…

Он стоял в ожидании ее реплики, демонстрируя уверенность и сопричастность всем прекрасным начинаниям Цеха, включая свадьбу простой лаборантки, на которую пригласил часть сотрудников, уверенный, что американцы непременно прознают про это…

А Лопухина молчала, вызывающе, даже дерзко, и придерживала бигля за ошейник с магнитной карточкой, которая давно размагнитилась.

— Похоже, ты не слишком расположена к беседе, — миролюбиво заметил Ковбой-Трофим, опускаясь на жесткую деревянную скамью с многочисленными именами и датами прежних параходиковых пассажиров, вырезанными ножем или выжженными сигаретами, и провожая глазами скользнувшего вниз по лестнице Фрэта…

— Если следователь столь дружелюбен к одному из фигурантов дела, это хороший признак, — продолжал излагать Ковбой. — Неправда ли, господин Волошин?

— Фигурант к тому же спит со следователем, — голосом для научных докладов сказала Лопухина и посмотрела в лицо директору.

— Надеюсь, в ближайшее время вы свернете свою работу в Цехе? — спросил Ковбой, повернувшись к Волошину, стараясь даже мимикой не реагировать на заявление Лопухиной.

— Полагаю, мы закончили уже. В противном случае меня не было бы здесь… В течение некоторого времени внешние контакты института будут контролироваться соответствующими службами и все…

— Прокуратура издаст меморандум или сделает какое-либо письменное заявление в связи с окончанием расследования? — Директор Цеха сидел удивительно прямо на неудобной скамье, очень современный, в любимых своих прогулочных одеждах серо-коричневых цветов из замши и кожи такой тонкой выделки, что казались обычной тканью, в двухстороннем шейном платке, улыбчивый и строгий, необычайно демократичный и недоступный…, «Небожитель, короче», — как любил говорить Вавила, — символизируя собой системы непреходящих ценностей и принципов страны.

— Нет — Ответил Волошин. — С нашей стороны не последует заявлений. — Он встал, протянул руку Лопухиной: — Думаю профессор Трофимов прав, Ленсанна. Становится прохладно… Вам лучше спуститься вниз…

Внизу, в передней части пароходика, где были накрыты столы, заваленные фуршетной едой, у стены в двух глубоких креслах, неизвестно как затесавшихся сюда, чопорно сидели Станислава и Эйбрехэм. Станислава в коротком платье на бретельках, черном и шероховатом, купленном в очень дорогом нью-йоркском бутике, мусолила в руке высокую рюмку с шампанским, а возле негра на полу, рядом со снятыми лакированными туфлями, которые несмотря на гигантские размеры, невыносимо жали, стоял широкий стакан толстого стекла, на четверть заполненный виски, и время от времени опасно кренился под ударами незаметной волны. Рядом с Эйбрехэмом в носках и свадебном сюртуке сидел Фрэт, а возле Славы на парусиновом стульчике примостился Вавила, как и негр, облаченный в непривычный смокинг…

Если Авраам испытывал некоторое смятение от происходящего, растерянно улыбался, демонстрируя удивительные зубы, непохожие на настоящие, и крепко держался лопатой-рукой за Станиславу, которая изо всех сил старалась приободрить его, пеориодически улыбаясь и нежно нашептывая что-то в ухо, понимая в душе, что счастье в браке с ним здесь, в России, не найдет, если не принесет его сама…, с собой…, то сильно подвыпивший Вавила чувстовал себя совершенно раскованно и непринужденно, и тащился во всю, наслаждаясь свадьбой, пароходиком, короткой дружеской беседой на глазах всего Цеха с Ковбой-Трофимом, впервые в жизни надетым смокингом, уважительными взглядами коллег, странной улыбкой Лопухиной, пожатием руки Волошина, дружбой с ветеринаром, Станиславой и биглем, и казалось нет здесь счастливее и радостнее его…

— Помни, девочка! — будто прочел недавние Славины мысли, вещал Вавила, автоматически поглаживая полноватое бедро. — Влюбившись люди теряют рассудок, чтоб потом, в браке, заметить это…