Сергей Чилая - Виварий

Он стал раздражительным и нервным, и не понимал, что происходит, и стыдился беспечности, ленности и легкомыслия, казалось, навечно подмешанных в московский воздух, и все сильнее обретавших для него в последнее время статус привычности, но более сокрушался из-за недавней стычки с одноглазым беспородным Пахомом, the real mongrel dog, [55]на которого обрушился излишне агрессивно:

— Ты не должен приставать к Лорен, Пахом! — воинственнно сказал тогда Фрэт. — Не думай, что ревную и не обижайся… Твоя простонародная сперма может испортить инбридинг будущих биглей, на чистоту которых потрачены десятилетия труда умных людей. Их усилия могут быть за минуту сведены на нет твоей сексуальной неразборчивостью…, даже если Лорен не забеременеет и все ограничится простым спариванием… Я вынужден вмешаться, старина…

— Drop dead! А пошел, ты! — сказал Пахом незлобливо, посвечивая единственным глазом. Это была одна из немногих реплик, которые он твердо знал и которые действовали безотказно при его удивительных для собаки размерах.

Фрэт не стал ввязываться в дискуссию, понимая, что Пахом признает только силу, и, приготовившись продемонстрировать ее в случае нужды, отвернулся и, разглядывая хорошо знакомые крюки, вбитые в стены, к которым крепились недлинные цепи собачьих ошейников, и вслушиваясь в полуха в неравномерные удары о пол который год отваливающихся со стен кафельных плиток, озаботился мыслью, что давно витала в помещениях Вивария, густея, пока не сформировалась в его голове окончательно, поражая своей законченностью и необычностью…

— Если отрешиться от большинства званий, должностей и наград Ковбой-Трофима, его великолепного хирургического мастерства, давно забытого умения играть на скрипке, и старательного подражания демократизму американских хирурргов, останется сильно роднящее их с Пахомом… непреодолимое стремление портить жизнь более совершенным и тонким существам, и чего здесь больше: вечной нелюбви простолюдина к высокой породе, зависти или желания возвыситься, возобладав над жертвой, не знают ни один, ни другой…, — размышлял Фрэт, понимая, что утрирует, возможно, и что движут им ревность и злость: не самые лучшие советники, но поделать с собой ничего не мог, и, повернувшись к Пахому, усердно поводящему носом в попытках уловить, сводящие с ума запахи под хвостом красотки-бигля, сказал миролюбиво:

— Допускаю, что тебе нравится Лорен, как и ты ей, однако вечные законы биологического мира не позволяют вам спариваться, пока для обоих существуют сексуальные альтернативы… Бери любую другую суку и делай, что хошь…

Фрэт хотел оскалить клыки и не смог, и подумал молча: — А Ковбой-Трофим…и три его женщины, породистые, как бигли? Или я к нему не справедлив, и он, если и творит зло, то по неведению..?

— Совсем не обязательно соглашаться с собеседником, чтоб найти с ним общий язык, — прервал его размышления Пахом, неожиданно демонстрируя высокий ум и удивляя. — Боюсь, твоя Лорен влюблена в Захара, светло-рыжего боксера со второго этажа, что заходит к нам иногда…

— Интересы Захара не идут дальше запахов Лорен. В этом смысле он всего лишь токсикоман, — подвел итог Фрэт и в памяти опять всплыл знаменитый хирург, cradle-snatcher, удачливо владеющий душой и телом их общей на двоих любимой женщины — младшей Лопухиной, а услужливый нос вытащил из кафельных углов собачьей комнаты и разлил вокруг, приводящий его в неистовство, острый запах свежей спермы Ковбой-Трофима, которым часто пахла Елена. Фрэт зарычал неожиданно свирепо и застучал толстым хвостом о пол, созывая собак и устрашая, и Пахом вдруг почувствовал такие непомерные силу и мощь в бигле, с которыми никогда не сталкивался, что ему отчаянно захотелось помочиться, и, чтоб не сделать это публично, поджал хвост…

— Он сердится не на тебя, Пахом, — успокоила дворнягу Лорен. — …на себя…, — и заулыбалась, и присела привычно, завидя, как в дверь протискивается боксер Захар, почти касаясь коротким загнутым носом близкого лба.

Боксер боком приблизился к Лорен и привычно сунул морду в пах, словно собрался напиться грудного молока из отвисших сосков вечно беременной или кормящей подруги предводителя биглей, и замер, наслаждаясь запахами, и все вокруг рассмеялись, вспомнив недавние Фрэтовы пророческие слова, и Фрэт засмеялся тоже. Услыхав смех, боксер неохотно вытащил морду из-под Лоры и удивленно оглянулся, широко мотнув языком, в попытке подобрать слюни, и, поняв, что не получилось, тряхнул головой и густая слюна, как шрапнель полетела по сторонам…