Елена Корджева - Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая

Условие задачи было простым, как в учебнике. Дано: два – два! – германских паспорта. Один, естественно, на имя Георга. А вот второй – Густа даже думать боялась, каким образом её Георг сумел добыть в нацистской, обуянной войной и накрытой прочной сетью Sicherheitspolizei [3]новёхонький немецкий паспорт – девственно пустой, терпеливо ожидающий своего часа. Паспорт был предназначен, естественно, для Густы – Георг и не помышлял о том, что стал отцом двух малышей. И вот теперь было абсолютно непонятно, каким образом один паспорт мог решить проблемы всей семьи. Задача, казалось, решения не имела.

Молодые придумывали и так и эдак, но, как ни крути, выходило плохо. Уехать вдвоём и оставить детей – невозможно. Густа и слышать об этом не хотела. Остаться и заняться официальными бумагами, вступить в тесный контакт с советской властью – Георг к этому был совершенно не готов, ни морально, ни, тем более, документально. Слишком много вопросов было бы задано ему, и слишком мало ответов могло быть получено. Решение никак не находилось, а время, отпущенное на счастье, уже истончилось в ниточку, вот-вот грозившую порваться.

Наконец супруги определились. Георг уезжает и забирает с собой одного из двойняшек. И сразу же начинает заниматься документами. Густа же со вторым малышом уедет вторым эшелоном.

Решение не было лёгким: остаться снова одной, в неведении, и при этом расставшись с ребёнком – Густа только недавно отняла годовалых карапузов от груди… Но как не крутили, как не пытались сложить этот пасьянс, фигура выходила только одна: Георг уезжает с ребёнком.

Кого из детей брать с собой? Этот вопрос невольно решила Марта. Она дни напролёт сидела в углу, буквально вцепившись в Эмилию, не спуская её с рук ни на минуту. Из угла на Густу с Георгом смотрели больные, широко распахнутые, полные отчаяния глаза. Не поднималась рука забрать девочку у женщины, только что потерявшей своё дитя. Уехать с отцом выпало Георгу-младшему.

Собирались со слезами. Неделя счастья – этого так мало! И как же быстро кончаются такие недели…

Но другого решения не было ни у кого. Ранним-ранним мартовским утром Георг обнял Густу в последний раз. И, подхватив на руки укутанного, но так и не проснувшегося малыша, ушёл. Густа, выбежавшая за ограду, долго стояла, закутавшись в платок, и смотрела, как её муж и отец её детей удаляется дальше и дальше в лес, унося с собой её малыша и её любовь. Единственное, что оставалось у неё теперь, это Эмилия и – надежда на счастье.

Как показала жизнь, надежды сбываются не всегда…

После ухода Георга хутор опустел.

Эмилия, поначалу искавшая брата, затихала, едва только Марта, не спускавшая с девочки глаз, подхватывала её на руки. И та молчала, пригревшись и прижавшись к крупной и тёплой груди тётки. На руках у Густы она такой тихой не была, от Густы Эмилия хотела молока. Тёплого грудного молока, которого уже не было. Да, была корова, которая уже отелилась. И с молоком проблем не было. Да вот только держать бутылочку для Эмилии теперь могла и Марта.

Неделя за неделей шли и шли, но вестей от ушедших так и не было. Густа впала в какое-то странное оцепенение, словно провалилась в пространство вне времени. С виду всё казалось обычным и обыденным – дом, хозяйство, коровы… И требовало внимания, заботы, а главное, рабочих рук. Земля, оттаявшая и отогревшаяся, ждала семян, и нужно было пахать, и копать, и сеять… Густа рук не жалела. С утра до ночи она, как, впрочем, и Марта с мамой трудилась и старалась для своей семьи.

Папу, полностью оправившегося от болезни, начали потихоньку приглашать плотничать. И вновь, как в детстве, слышала Густа гордую папину присказку – Ну что, без Янки никак? Не можете без Янки-то справиться.

И очень легко было сделать вид, что ничего не изменилось, и ты снова, как в детстве, помогаешь маме копать грядку. Но это была только иллюзия.

Потому что мама больше не была той молодой певуньей, Марта не смеялась так заливисто как в детстве, а главное, по двору вовсю ползала крошка Эмилия с маленькими беленькими косичками и ярко-голубыми глазами. Это было её детство.

Детство Густы закончилось давно и безвозвратно.

Ей иногда казалось, что закончилось не только детство, но и вся жизнь. Вечерами, уложив дочку спать, она присаживалась у стола и вновь и вновь разглядывала единственное, что осталось от прошлой жизни – бумаги, где синим по кремовому было написано, что она – баронесса фон Дистелрой, жена Георга фон Дистелроя и мать двоих его детей. Бумаги… Густа, усталая и сонная, с недоумением смотрела на них и уже не понимала, было ли это по-настоящему, или ей только привиделось. Дни становились длиннее, а бумаги так и лежали на столе, как последнее свидетельство прошлого.