Юрий Черняков - Чудо в перьях

Когда приехали в мэрию, стол был уже накрыт. Радимов сидел в темном костюме, при галстуке, чисто выбритый. Перед ним на столе лежала вскрытая бандероль.

— Читал? — кивнул на нее Цаплин и сел напротив без приглашения.

— Ничего нового, — сказал Радимов. — Но ты продолжаешь меня удивлять, Рома!

— Готовь опровержение, — пожал плечами Цаплин. — Или прими решение о снятии меня с поста главного редактора.

— А как жить будешь? — подался к нему через стол хозяин. — Тебе ж троих кормить. И еще племянницу-сироту от сестры умершей. А кто тебя возьмет, скандалиста и правдоискателя?

— Разговор, чувствую, у нас опять долгий… — вздохнул гость и налил себе коньяку из графинчика. — А что, твой раб так и будет у меня над душой стоять?

— Садись! — кивнул мне на кресло рядом с собой Радимов. — Не раб он мне, Рома. С завтрашнего дня он такой же член правительства Края, как и я.

Цаплин кивнул, что-то записал в своей книжечке и тут же ее спрятал.

— А если я не хочу? — сказал я, сел в кресло и тоже налил себе из графинчика.

— А может, мне для моих реформ и преобразований как раз такие, как ты, и нужны! — крикнул Радимов и тоже налил себе в свой персональный лафитничек. — Если члены моего правительства только под ногами путаются?

Цаплин кивал и что-то записывал.

— Что ты там все записываешь, Рома? — подскочил Радимов. — В моем кабинете ты не имеешь права меня конспектировать, сколько раз объяснять!

— Так ведь скоро прочтешь, Андрюша, — сказал Цаплин, пряча книжку. — Перлюстрируешь мою очередную на тебя жалобу наверх и хоть наизусть учи. И сядь, Андрюша, сядь, бессмертный ты наш… Чего разволновался?

Ну да, все забываю… Инфаркта не боишься, поскольку уповаешь возродиться в следующем столетии. А я вот — боюсь. Поскольку не верю. Убеждать будешь? А я все равно не поверю!

— Да не о том речь, милый! — Хозяин снова вскочил и обежал стол, сев напротив гостя. — Призван я! — И указал на потолок с лепниной. — Призван был взорвать изнутри это бесовское капище. Ты правильно про это писал в своих доносах в ЦК, Рома! Да, подрывал и разлагал. А вот ты продался большевикам еще в семнадцатом, антагонист ты мой нешуточный!

Он смотрел на Цаплина с любовной жалостливостью, и даже слезы навернулись в уголках глаз. Цаплин смотрел внешне бесстрастно, выражение его глаз за толстыми стеклами очков было неразличимо.

— А ведь они, Рома, — Радимов снова указал на потолок, потом постучал пальцем по столешнице, — вот, сам знаешь, мне поверят, а не тебе! Поскольку я справляюсь с участком своей работы, а ты меня подсиживаешь. Меня ж там спрашивали, Рома, чего я тебя тут терплю! Гони его в шею, говорили, или повысь. Я ж объяснять им не буду, что дан ты мне для испытания, для искушения и проверки на прочность. Не поймут они! Никак не поймут! Ведь я Рому знаю почти как тебя, — обернулся в мою сторону хозяин. — Помню, он у моего отца был сокольничим. И доложил ему, что видел, как барчук, то есть я, похаживал по ночам к девке Параше. И вместе с отцом всю ночь меня караулили. Отец отходил меня и девушку арапником, а его велел запороть, чтоб сплетня сия с ним в гроб ушла.

— А что же это ты, Андрюша, во всех своих прошлых жизнях был то графом, то столбовым, то еще каким помещиком? — усмехнулся гость и почесал бородку.

— А я не про все тебе, Рома, рассказываю! И волком я был, да, хотя подробностей той жизни не припоминаю. Одни инстинкты и хватка остались!

— Вот и я думаю: откуда они у тебя? — продолжал ухмыляться Цаплин, снова записывая. — А может, припомнишь, Андрюша, кем Паша тогда при тебе был? Ты, поди, вожаком в стае был, а он?

— Одно я помню про Пашу, — мотнул головой Радимов и протянул руку через стол к блюду с солеными рыжиками, стоявшему рядом с Цаплиным. — Подай, Рома, сделай такую божескую милость. Уж очень люблю я их, наверное, с помещичьей жизни эта моя привязанность к ним сохранилась… Так вот, никогда Паша не подличал, никогда измену не замышлял.

— Натура, значит, такая, — вздохнул Цаплин, засопев, — рабья натура… Ты уж не обижайся, Паша, что есть, то есть… А вот подари ему, Андрей, свободу. Да положение, что приличествует свободному человеку. И посмотрим с тобой, останется он для тебя рабом или нет!

— И подарю! — сказал Радимов. — Дай только срок. И поглядим.

— Так, может, поспорим? — протянул руку через стол Цаплин. — Ты полагаешь, что Паша предан был тебе от порядочности душевной, а я полагаю, что раб — это свойство натуры, заложенное в генетику!