Владимир Цмыг: Дикая стая

Соскребая мездру с роскошной шкуры, протирая ее древесной трухой, Степан краем глаза следил за суками, которых непреодолимо влек знакомый запах вожака. Поджав хвосты, они медленно пересекли реку. Степан понимал позу их тел: суки приниженно говорили, что принимают его за нового вожака и хозяина, подчиняются ему. В отличие от своих диких сыновей, в прошлом они знали человека, хотя многое забыли.

Суки подползли еще ближе, видна косая желть пронзительных волчьих глаз. Перед дождем взбесились комары, собаки лапами с морд смахивали рубиновые гроздья. Степан обращался к ним, как к существам, понимающим человеческую речь:

— Ну, что смотрите? Если б не я его, он бы мне точно глотку перегрыз!..»

Розоватую изнутри шкуру кинув на седые вершины стланика, измотанный Степан побрел к пещере. Сильно болела пробитая голова.

Васька ожидал у входа, глазки его блестели, усы в капельках крови, Степан догадался, в чьей… Он ласково почесал шелковистое брюшко крысы, зверек блаженно прижмурил безбровые глазки.

… В котелке тушились куски жирной кряквы, обильно посыпанные диким луком, на решетке подрумянивались шашлыки из горбуши. В душе Степана покой и умиротворение.

В городе ему всегда не хватало пространства, теперь же он стал частью долины. Он сочувствовал ей, сопереживал, и она разговаривала с ним на тайном языке символов, звуков… Особенно по ночам долина разговорчива. Сквозь марлевый полог лился ирреальный свет белой ночи, сухо шелестя тысячами стекловидных крылышек, за прозрачной преградой бесновалась орда комаров. Монотонный шелест измороси вдруг рассекал (всегда неожиданно) звук ярости, ужаса, боли: схватка горностая с крысой! Ломая серебро, на перекатах начинали паниковать лососи. И опять тишина.

Среди плачущих ветвей вдруг зажглись прозрачно–зеленые огоньки, сердце окатила радость: все же собачья кровь осилила волчью!.. Почуяв смертельных врагов, фыркая, возбужденный Васька забрался хозяину на плечо, но суки его уже не тронут, крыса пахла хозяином… Они вошли в багровый полукруг у входа в пещеру, легли на притоптанный песок. От влажной шерсти резко потянуло псиной.

Степан кинул им по куску мяса, клацнув клыками, собаки проглотили лакомство. Затаив дыхание, он медленно протянул руку в каменных мозолях. Пальцы скользили по мокрым, блестящим черепам сук, от давно забытой ласки тела их била мелкая, сладкая дрожь… Степан вдруг усмехнулся, вспомнив о ранее прочитанных книгах, где говорилось об одиночестве человека. Никогда и нигде он не был счастлив так, как в этой долине, отрезанной от всего мира, счастлив наедине с самим собой! В отличие от городов, здесь не было серых, однообразных дней, каждый новый день приносил что–то новое, ранее неизведанное. Эту новизну он видел в повадках зверей, птиц, насекомых, ощущал в звучании моря, реки, ветра. А полудикая стая? Теперь он должен заботиться о ней.

…Степан впервые на территории прежнего, уже мертвого, хозяина. Суки следовали по пятам, их горячие дикие сыновья держались пооодаль. Уже не сдерживаемые волей вожака, они то и дело затевали драки, никто не помышлял о прежней охоте. Только вожак мог заставить стаю двигаться и действовать в правильном в его понимании направлении. Теперь собаки пробавлялись полудохлой, отнерестившейся кетой, гонялись за верткими крысами.

Ветер дул сбоку, от западного мыса. Под руками и коленями Степана потрескивал высохший мох–ягель. Он махнул рукой, и суки замерли на месте, теперь они не помощники. Он уже видел черно–синие илистые бугры нерпичьего пляжа. Ствол обреза лег в клейкую от смолы черную ветку.

Жакан из правого ствола расколол череп лахтака. Еще не отгрохотало эхо, а нерпичий пляж пуст, лишь круги широко разбегались у галечной полосы.

Тяжеленную тушу ворочая слегой, подкладывая под нее лапник, Степан с морского зайца долго сдирал шкуру, толщиной в палец.

В тяжеленную шкуру завернув сердце, печенку, лучшие куски мяса, бруски сала для светильников, Степан по воде потащил большой, окровавленный узел.

С другого берега, отдыхая на валуне, он наблюдал, как голодная стая набросилась на добытого им морзверя. Море помогало полуволкам, приливной волной двигало наверх огромный кусок мяса и жира…

Середина августа. На смену кете пришли косяки кижуча, но их намного меньше. Отнерестившейся рыбой Степан доверху наполнил глубокую яму, засыпал землей. Зимой, когда для собак наступит тяжкое время, он вскроет могильник. Мерзлая, вонючая масса такое лакомство для них! Весной после лежки медведи даже землю жрут со стенок уже пустых ям…