Затем встал, слегка махнул рукой.
— В конце концов, даже если чья-то личность и может так или иначе выжить после его биологической смерти, из этого ещё не следует, что эта личность перевоплотиться.
Вернулся в кресло.
— Но если допустить, что все могут реинкарнировать и только отдельные люди помнят свою прошлую жизнь…
— Тогда, — перебила она, что случалось с ней крайне редко, — со всей остротой встанут такие вопросы: насколько долго, часто и с какой целью происходит процесс реинкарнации. Следует ли нам примириться с фактом, что человеческое сознание не способно дать на это ответ. Конечно, в дальнейшем вопросов будет гораздо больше… — Покачала головой.
— Применение психотехники, — Александр Васильевич удобнее устроился в кресле, — подобной гипнотической регрессии могло бы помочь многим людям познать свою прошлую жизнь и понять многие особенности своего характера. Жизнь и характер. Как совокупный результат опыта их прежней жизни. — Взглянул на неё. Улыбнулся. Задумчиво произнёс:
— Именно таким образом вера в реинкарнацию могла бы успешно вести человека к более глубокому пониманию своей личности и тех сил, скажем так, которые формировали историю её развития, развития этой самой личности.
— Вот оно! История личности! История семьи! Генеалогическое дерево. Мониторинг за несколько лет. — Саломея тоже улыбнулась. — А вернее, за последние… Ого! Получается, лет, эдак, пятьдесят?! — Она порывисто вскочила. — Мне срочно надо ехать туда!
— Ты собралась в Сибирь? Куда именно? В ту самую область? Новосибирскую? — покачал головой. — Хотя. Пока ещё лето, тепло… А что? Хорошая идея!
Саломея взглянула на него. Улыбка спала. Присела на край. Безвольно махнула рукой.
— Вадик будет против! Даже гадать не стоит!
— Я поговорю с ним! А ты подумай, что именно, хочешь узнать! Конкретно! Зачем едешь?
— Попытаюсь…
Несколько снимков старых, пожелтевших фотографий. И эти новые, — с места преступления. Женские лица. Ведь что-то их связывает. Детский голосок дрожит от страха, маленькие ладошки закрывают лицо…
Взглянула на учителя. Тот понимающе кивнул в ответ. Беседа с учителем в очередной раз помогла. _.
Россия. Сибирь. 1947 г.
Постоянно хотелось спать. От мороза ничто не спасало. Видела одно и то же: сквозь щели в сарае, как заходит яркий лиловый шар зимнего солнца. Уже ничего не хотелось. Как-то слышала здесь, за стеной злой тёткин голос. — Сама сдохнет! Мороз и голод сделают…
— Прекрати! Она ещё ребёнок! Не соображает! — перебил другой, сердобольный.
— А людей убивать? Ребёнок?
— Больной ребёнок! Чего ты хочешь? Лечить надо!
Иногда теряла сознание от холода. Очнулась, когда услышала.
— Эй! Там! На, возьми! — Сквозь щель, на пол упал золотистый кружок, затем второй. Оладьи! Кто бы это мог быть? Ведь хотели убить! Тонкие пальчики жадно выхватили их из грязи. Маленькая девочка хорошо понимала: для всех она хуже животного. Она вспомнила злобные глазки охранника. «Из политических! Сразу видно! Гнилое семя!». Девочка так и не могла понять, что именно было «видно»…
Сидя за столом напротив другого мужчины, — моложе, — вспомнила отца. Неуловимая схожесть. Папа говорил также, — красиво, спокойно, но одет был лучше, элегантнее. Этот мужчина жалел её. Чувствовала. С этим, другим дядей они говорили обо всём. Он напоил её горячим чаем. И, всё же. Он был одним из них. Тех, кто хотел её смерти. Мама! Как страшно! Она вдруг вспомнила, как улыбался другой странный дяденька, оглядывая их квартиру. Нюхал, тряс вещи отца, прикидывая на себя. Вспомнилась новогодняя ёлка с блестящими разноцветными шарами. Сверкали гирлянды, хрусталь и приборы на праздничном столе. Нарядные родители…
_
— Блэкки! Чертёнок ты эдакий! — не успела воскликнуть, как крупный чёрный пёс бросился к ней. Встал во весь рост, положа лапы на плечи Саломеи. Лизнул ухо. — А вот этого, прошу, не надо! — Мягко отстраняя собаку, подалась вперёд:
— Есть кто-нибудь? Ау! — Вздохнула. — Понятно! Один! Да, Блэкки? — Затем ласково потрепала за шею. — Маленький мой, бедный мальчик! Забросили!
Услышав в её голосе ноты жалости и участия, Блэкки стал жалобно скулить. Поглядев на хозяйку чёрными круглыми глазами, направился к холодильнику, тряся в такт собачьих шагов длинной, достающей до пола, блестящей шерстью.
— Целый день не ел? — продолжала ласково. — Ну, я им всем покажу! — сердито завершила, достав из холодильника кусок телятины. Пёс от радости дёрнул большой головой, от чего лохматые уши, комично взметнулись, словно крылья птицы. Саломея хохотнула. Погладила любимца по загривку.
Читать дальше