Борис Калашников - Эпидемия до востребования

«Как же можно так нагло обманывать людей? – подумал Рональд, на щеках которого выступили белые пятна. – Однако с Ливингстоном они обошлись по-другому».

К Дэну, который прошел через испытания несколькими часами ранее, доктор Милтон заходил с Роджером и Бенджамином. Пульс у Ливингстона оставался замедленным, артериальное давление – пониженным.

Дэн открыл глаза, уставился на Роджера и произнес слабым голосом:

– Ну и дрянь же эта ваша муха! Знал бы, ни за что бы не согласился!

– Тебя никто не неволил. Мог бы отказаться, – заметил на это Аптекарь, бросив короткий настороженный взгляд на Змеелова.

– Откажешься тут, когда со всех сторон обложили. Если бы не безвыходная ситуация, плюнул бы на те пятьдесят тысяч, которые Билл обещал. Но он, сволочь, не все сказал про муху. Я из-за нее чуть не умер, – сквозь зубы простонал Дэн и опять закрыл глаза.

– Все ему было сказано, – недовольно проворчал Аптекарь, когда они со Змееловом вышли из вагончика. – У него в мозгах еще карусель, вот и несет бред. Не нужно было куролесить по пьяной лавочке, тогда и на муху не напоролся бы. А пятьдесят штук зелеными за красивые глаза нигде не дают.

При работе над противоядиями Змеелов не раз прибегал к услугам добровольцев. Одни соглашались испытывать на себе новые препараты из-за денег, другие, тяжелобольные – в обмен на дорогостоящее лечение, которое сами не в состоянии были оплатить.

Среди контингента, на котором проверялись вакцины и противоядия, встречались и преступники, приговоренные к длительным срокам заключения. Эти субъекты были готовы на все, чтобы скорее выйти на свободу.

Добровольцам подробно разъясняли, что их ожидает. Испытания проводились строго на условиях добровольности. Милтон даже и представить себе не мог, что с людьми можно поступать, как с бесправными морскими свинками.

С Дэном Ливингстоном все было более или менее понятно. Он в пьяном состоянии совершил преступление и согласился плыть на остров, чтобы выпутаться из ситуации и подзаработать. Его заявлению о том, что он не был предупрежден об опасности, сделанному в полусознательном состоянии, можно было бы не придавать значения.

Зато филиппинцы!.. Нимфа была слаба, но Рональд не сомневался в том, что мыслит вполне адекватно.

Змеелов с сочувствием посмотрел на бледное лицо девушки.

– Я во всем разберусь… – начал он, но тут дверь резко распахнулась, и в вагончик ворвался Бенджамин.

– Ты знаешь их язык? Откуда?! – закричал он с порога.

– Знаю, – спокойно ответил Милтон. – Я в свое время более года провел на Филиппинских островах, научился объясняться.

– А шеф в курсе, что ты их понимаешь? – Лаборант сжал губы.

Теперь он раскаивался в том, что вопреки инструкциям Аптекаря на несколько минут оставил Змеелова наедине с филиппинкой.

Бенджамин и представить себе не мог, что Рональд говорит на тагалоге.

– Уизли меня не спрашивал, я ему не докладывал.

– А теперь расскажи, о чем ты болтал с этой костлявой девицей!

Это уже не лезло ни в какие ворота! Лаборант, обязанный помогать Милтону, выполнять все его просьбы и указания, потребовал от него отчета!

Отреагировать на это наглое требование Змеелов не успел.

На пороге вагончика появился Питер и заявил:

– Шеф хочет срочно видеть тебя. – Он показал пальцем на Милтона.

И тут Рональд вспомнил, что видел это лицо много лет назад на телевизионном экране. Приплюснутый нос, плоское лицо, щель между двумя верхними зубами, мощные плечи и тяжелая походка практически исключали вероятность ошибки. Да, конечно, никакой это не Питер, а бывший нью-йоркский полицейский Эдди Крайтон. Лет двенадцать тому назад он был приговорен к смертной казни за серию ограблений и зверских убийств.

«Что-то здесь нечисто, если в команду включен опасный преступник», – подумал Змеелов.

Вопреки общепринятым правилам и дипломатическим нормам посольство Соединенных Штатов не было поставлено в известность об аресте в Анджелесе американского гражданина. Только несколько недель спустя офицер филиппинской полиции вернулся из командировки в этот городок и под большим секретом рассказал о случившемся американскому консулу Марио Манчини.

Этот янки с итальянскими корнями проработал на Филиппинах в общей сложности более одиннадцати лет и дослужился до заведующего консульским отделом. Он был лучшим в посольстве знатоком местных нравов и реалий, располагал многочисленными информаторами, иногда снабжавшими его сведениями, важными для посольства.