Дэн Браун - Ангелы и демоны

– И сердце повелело вам навеки похоронить эти сведения?

– На предстоящих выборах он был безусловным фаворитом. Люди его любили, и скандал нанес бы церкви непоправимый ущерб.

– Но ведь у него был ребенок! Он нарушил священный обет безбрачия! – закричал камерарий.

Он снова услышал слова матери: «Обещание, данное Творцу, является самым важным из всех обещаний. Никогда не нарушай своих обетов Богу».

– Папа нарушил клятву!

– Карло, его любовь... – с тоской произнес Мортати, – его любовь была непорочной. Его святейшество не нарушал обета. Неужели он тебе этого не объяснил?

– Не объяснил чего?!

Камерарий вспомнил, как, выбегая из папского кабинета, он услышал: «Подожди! Дай мне тебе все объяснить!»

Мортати неторопливо и печально поведал кардиналам о том, что произошло много лет назад. Папа, который был еще простым священником, полюбил молодую монахиню. Оба они дали обет безбрачия и даже не помышляли о том, чтобы нарушить свою клятву Богу. Их любовь крепла, и хотя молодым людям хватало сил противиться зову плоти, они все время мечтали о наивысшем чуде божественного творения – о ребенке. О своем ребенке. Эта жажда становилась непреодолимой. Но Творец по-прежнему оставался для них на первом месте. Через год, когда их страдания достигли предела, юная монахиня пришла к молодому священнику в большом возбуждении. Оказалось, что она только что прочитала статью об очередном чуде науки, позволяющем двум людям иметь ребенка, не вступая в сексуальные отношения. Монахиня решила, что этот знак ниспослан им Богом. Увидев ее лучащиеся счастьем глаза, священник с ней согласился. Еще через год благодаря чуду искусственного оплодотворения на свет появилось дитя...

– Это... это неправда, – пролепетал камерарий, которому снова стало казаться, что он находится под действием морфина и что у него начались слуховые галлюцинации.

– Именно поэтому, Карло, – со слезами продолжил Мортати, – его святейшество преклонялся перед наукой. Он чувствовал себя в долгу перед ней. Наука позволила ему испытать счастье отцовства, не нарушив обета безбрачия. Его святейшество сказал мне, что сожалеет лишь о том, что его восхождение по ступеням церковной иерархии не позволяет ему оставаться рядом с любимой и постоянно следить за тем, как растет его дитя.

Камерарий Карло Вентреска снова ощутил, как им начинает овладевать безумие. Ему хотелось разодрать ногтями свою плоть.

Откуда я мог это знать?!

– Папа не согрешил, Карло. Он сохранил невинность.

– Но... – Камерарий искал в своем воспаленном мозгу хоть какую-нибудь зацепку. – Подумайте о том, какую угрозу церкви мог представлять его поступок! Представьте, что могло случиться, если бы его шлюха проболталась? Или, не дай Бог, объявился бы его ребенок.

– Его ребенок уже объявился, – произнес Мортати дрожащим голосом.

Все замерли.

– Карло... – прошептал старый кардинал, – ребенок его святейшества – это ты.

И в этот миг камерарий вдруг ощутил, как в его сердце начало затухать пламя веры. Дрожа, он стоял у алтаря Сикстинской капеллы на фоне Страшного суда, изображенного Микеланджело. Он знал, что только что сам увидел ад. Камерарий открыл рот, чтобы что-то сказать, но губы его затряслись, и он не промолвил ни слова.

– Неужели ты так ничего и не понял? – задыхаясь, спросил Мортати. – Именно поэтому его святейшество пришел к тебе в больницу в Палермо, когда ты был еще мальчиком. Именно поэтому он взял тебя к себе и растил тебя. А монахиню, которую он любил, звали Мария... это твоя мать. Мария оставила монастырь, чтобы целиком посвятить тебе свою жизнь, но она сохранила верность Создателю. Когда папа узнал, что его возлюбленная погибла во время взрыва, а ты чудесным образом спасся... он поклялся перед лицом Бога, что никогда более не оставит тебя одного. Твои родители, Карло, сохранили невинность. Они не нарушили обета, данного Богу. И все же им удалось принести тебя в этот мир. Ты – данное им чудом дитя.

Камерарий закрыл уши руками, чтобы не слышать этих слов. Он неподвижно, словно разбитый параличом, стоял у алтаря, а затем резко, как будто из-под его ног выдернули опору, упал на колени и горестно завыл.

Секунды. Минуты. Часы.

Понятие времени в стенах капеллы, казалось, утратило всякий смысл. Виттория почувствовала, что постепенно начинает освобождаться от паралича, поразившего всех присутствующих. Она отпустила руку Лэнгдона и начала проталкиваться сквозь толпу кардиналов. Ей казалось, что от дверей капеллы ее отделяет несколько миль и что она двигается под водой... медленно и с трудом.