Рина Шеллер - Опасная иллюзия

Альбина медленно поднялась как робот и принялась привычными движениями готовить свой любимый кофе с корицей. Кто мог писать такие письма? Они стали приходить месяц назад с нарастающей частотой, и с каждым новым письмом актриса понимала, что человек, пишущий их, целенаправленно выводит её из себя, старается опутать липкой лентой страха. Но кто был, этот человек? И почему он с такой маниакальной настойчивостью описывал, как она умрёт? Текст этого параноидального бреда всегда был отпечатан на компьютере, а вместо подписи Ч.П. Кто скрывался за этими странными инициалами, она не знала. Она настолько привыкла к этим письмам, что просто кидала их в ящик стола или в мусорное ведро, – куда придётся. Обращаться в милицию по этому поводу не имело смысла. Никого же не убили, – вот их стандартный ответ.

Кто мог писать такое? Свихнувшийся на чувствах к ней поклонник или кто-то из старых недоброжелателей? Ей было по большому счёту всё равно. Она никому не говорила о письмах, и только Татьяна с нарастающим напряжением убеждала её обратиться к кому угодно, хоть к частному сыщику. Женщина допила кофе, сдобрив его сигаретой, взгляд её уткнулся в часы: три утра. Что ж, глаза уже начинают слипаться. Альбина затушила окурок, поставила кофейную чашку в раковину и прошлёпала своими меховыми тапочками в сторону спальни. Альбина легла в кровать, предварительно выключив свет, и стала погружаться в спасительное забвение, её сознание стало постепенно отключаться. Через полчаса, когда она уже крепко спала, кто-то открыл дверь и, ступая тихими, почти бесшумными шагами, направился к ней в спальню в полнейшей темноте.

Душная июльская ночь не давала покоя следователю Лесникову. Всё объяснялось очень просто: он ненавидел жару. Как, в самом деле, можно дышать этим маревом, смешанным с пылью трасс и бензиновыми выхлопами? Целый день он находился в душном, как душегубка, кабинете, все попытки открыть окно оборачивались ещё и бензиновой вонью, словно ветер нарочно, вместо того чтобы вдохнуть в изжаренный кабинет немного летней прохлады, выдыхает застоявшиеся бензиновые пары. Даже занавески не шевелились: воздух, тяжёлый, спёртый, словно раскалённая жижа, повис над городом, не давая прохлады даже ночью. Лесников спал в одних трусах, но почувствовал даже во сне, что ему жарко. Он проснулся около четырёх утра, взглянул на мирно сопящую жену и поплёлся в ванную. Наскоро облившись холодной водой, он взял с тумбочки сигареты и пошёл на балкон. В распахнутое окно прорывался гул утреннего города, редко, но всё же на стремительной скорости проносились машины, издавая скрежет стирающихся шин. Небо, ещё тёмное, но уже начинавшее покрываться розоватой корочкой, невозмутимо смотрело на город.

Ветер скользил легко, как изящная балерина, и после холодного душа Вячеслав Гаврилович стал, наконец, различать запахи цветов, высаженных под окном. Хотелось выпить кофе, крепкого и чёрного, чтобы проснуться после этой невыносимой ночи. Затушив сигарету, он прошёл на кухню и начал готовиться к ещё одному нескончаемо жаркому дню. Есть не хотелось совсем, разве что ледяной окрошки, но в холодильнике её не оказалось. Пока Вячеслав Гаврилович суетился у плиты в одних трусах, раздумывая над тем, стоит ли сегодня совершить утреннюю пробежку, за спиной послышалось сонное зевание. Обернувшись, следователь увидел абсолютно незнакомого парня, чьё одеяние состояло из ярко-красных трусов. Парню на вид было лет двадцать пять, он был худощав, весь поросший рыжими волосами и с такой же гривой рыжих волос, падавших на плечи.

– Ты кто такой? – сурово спросил Лесников.

– Я – Игорь, – просто объяснил парень, словно это должно было всё расставить по местам.

– И что же ты делаешь, Игорь, в четыре утра в одних трусах в моей квартире? – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил Лесников.

– Я… это, парень Оли, – смущаясь, ответил рыжий парень. – А вы кто? – вдруг нагло, словно спросонок, спросил парень, и у следователя появилось стойкое, едва преодолимое желание расквасить нос этому молокососу.

– Конь в пальто, – отрубил Лесников и выключил газ, так как вода в турке уже начала пузыриться.

– Папаша, сделайте мне, плиз, кофейку. А то у меня глаза ещё слипаются, – усевшись на любимой табуретке Лесникова. – Мне, пожалуйста, две ложечки сахара.

– А одно место у тебя не слипнется? – зарычал следователь. – Надевай свои шмотки и проваливай отсюда. Чтоб духу твоего здесь не было!