Татьяна Латукова - Ведьма в лесу. Ведьма 1.0

Может, перестать копать семейные тайны? Так я ведь даже не понимаю, есть ли они, эти тайны? Может, дело в чем-то другом? Осинка была знакома с Одоевским, и даже пару раз бывала у него в доме. Фотограф тоже был знаком с Одоевским, поскольку оба одновременно могли бывать в нашем доме. Может, он делал для моего бывшего какие-нибудь провокационные снимки? Осинки, например? Хотя сомневаюсь, что даже искусство Диониса способно создать из ню-фоток Осинки то, ради чего можно начать убивать направо-налево. Ну, разве только в обратном смысле… Чтобы больше ни у кого и мысли такой не возникало.

На следующий день, едва Кирилл отчалил в редакцию, я отправилась к Терабайку, веселому парнишке из Люберец. Он все пытался сделать деньги на интернет-кафе, посетителями которого неизменно оказывались мутные подростки, отчего все потуги хозяина кафе сделать заведение интеллектуальным и солидным быстро проваливались. Все его заведения напоминали зал советских игровых автоматов. Несколько раз кафе сгорало дотла, но Терабайк с упрямством носорога снова и снова восстанавливал свой «частный бизнес». Я могла бы, конечно, воспользоваться компьютером Кирилла, но не хотела оказаться в идиотском положении, если бы вдруг наткнулась на что-нибудь вредоносное. Подставлять лучшего друга Энского мне тем более не хотелось. Идти в незнакомое место могло оказаться рискованным. А Терабайк простил бы дорогой Мэл все, лишь бы она, как и прежде, пожелала ему счастья.

Единственный щекотливый момент заключался в том, что я не хотела, чтобы Терабайк засунул бы свой мясистый нос в мою информацию, но и это обошлось. Ему пришлось разнимать подравшихся подростков, не поладивших в виртуальном пространстве и перенесших выяснение отношений в реальную жизнь.

Пятитысячная купюра, свернутая трубочкой, была ключом к коллекции видео уважаемого Павла Васильевича. С нимфами, а также разными известными и богатыми личностями в главных ролях. Павел Васильевич уверял, что никогда ничего неснимает. Но некоторые записи свиданий использовались в качестве страховки на случай осложнений в отношениях с нимфами и их посетителями. Цифры номера купюры были паролем к серверу, реально расположенному где-то за океаном. И первое, что я сделала, кое-как разобравшись в жутком количестве разных опций управления, так это поменяла пароль.

Когда-то давно Одоевский гордился своей коллекцией, но затем упоминание о существовании видео стало табу. Павел Васильевич заявлял, что даже подозрение о том, что он может заниматься столь грязным делом, воспринимает как оскорбление.

Тем не менее, коллекция существовала и пополнялась. Причем давние съемки, что называется, в домашних условиях, не шли ни в какое сравнение с тем, что я увидела сейчас. Качественная картинка, хороший звук, кое-где даже отслеживание камерой отдельных моментов, крупные планы лиц, динамичный монтаж – кто-то отлично поработал и подзаработал на киношках для Павла Васильевича. Одоевский вроде не занимался шантажом, справедливо полагая, что башку быстро оторвут. Но, может, что-то изменилось, иначе зачем тратить столько сил на создание профессиональных фильмов?

С точки зрения шантажиста коллекция, наверное, стоила миллионы. Приятно, конечно, узнать, что потенциально являешься счастливой обладательницей этаких денег. Неприятно вдруг понять, что за полученную информацию и отравят, и горло перережут, и в придорожном лесочке тихо закопают…

На прощание я, как и прежде, предсказала Терабайку скорое изменение в жизни: в ней должна была появиться путеводная звезда, которую необходимо уважать и слушаться. Может и впрямь, найдется толковая женщина, в руках которой из увальня получится отличный муж и отец.

Купюру в пять тысяч я разменяла на рынке у станции, купив в приступе шопинг-азарта шелковый халатик до пят, усеянный рюшечками и бантиками. Буду изображать фею – дореволюционную барышню. И считать, что Одоевский сделал мне подарок.

Добравшись до своей норы в Крысино, я вдруг приняла революционное решение. Несколько лет я жила, что называется, на чемоданах. Причем, в роли чемоданов выступали картонные коробки с всевозможным хламом, который я смогла выторговать по мелочам у отца. К старым коробкам добавились новые. Кроме коробок появились большие клетчатые сумки. А выбросить что-либо казалось мне невозможным. Бедность вырабатывает привычку хранить все, что может пригодиться. В результате запасы растут, а жизненное пространство сокращается.