Джейн Лителл - Отнять всё

– Нет, а что?

– Ты всегда слушаешь с таким видом, словно пытаешься интерпретировать мои слова.

– Все так делают. Отфильтровывают информацию, разве нет?

– Так делают люди, которые долго подвергались психоанализу и привыкли все интерпретировать, словно наши переживания – это код, и его нужно расшифровать.

– Никогда не ходила к психоаналитику.

Я сказала неправду. Когда моя депрессия стала невыносимой, я вышла на очень известного психоаналитика Арво Талвела. К нему записывались на два года вперед, и с улицы попасть на прием было нереально. Я ему написала в конфиденциальном порядке, объяснила свое положение, и он сразу согласился меня принять – позвал к себе в клинику в центре Хельсинки. Похоже, слава имеет некоторые преимущества. Когда я пришла, он открыл дверь и жестом пригласил меня войти. Лицо у него было умное и безжалостное. Серые глаза внимательно меня изучали.

– Пожалуйста, садитесь, Хейя.

Я оглядела комнату: большие красивые окна, книги от пола до потолка, дорогой ковер и кушетка, у изголовья – стул.

– Значит, вы не уложите меня на кушетку? – воинственно спросила я.

– У меня люди ложатся на кушетку, когда сами захотят.

– Я – никогда не захочу!

Стоя посреди комнаты, я смотрела на прекрасную вазу голубого стекла. Доктор проследил за моим взглядом и понял, до чего мне хочется взять ее и стукнуть об пол, чтобы она разлетелась вдребезги. Мною владела ярость.

Мы сражались несколько месяцев, а потом я его полюбила. Это было не то, что психоаналитики называют переносом; это была любовь.

В Великую пятницу Роберт купил нам билеты на «Страсти по Матфею» в церковь Святого Георгия на Ганновер-сквер. Он заехал за мной и отвез в церковь. У дверей собралась очередь. Английский средний класс: сплошные чиновники, библиотекари и присяжные поверенные. Мы были чуть ли не самыми молодыми.

Двери распахнулись, и Роберт повел меня к отгороженным местам на галерее. Кресла показались мне не слишком удобными, а ведь оратория длится около трех часов. Музыканты настраивали инструменты; затем шум стих, и появился почтенный седовласый каноник, следом за ним шел дирижер.

Каноник поднялся на кафедру и попросил всех выключить телефоны и не аплодировать, потому что это не только представление, но и церковная служба. Сев, он почти скрылся за высокими резными стенками кафедры. Тяжелая черная риза с золотым шитьем будто прижимала его к земле.

Сквозь прозрачные стекла высоких сводчатых окон лился солнечный свет. Я любовалась тенями от оконных переплетов, ползущими по каменным аркам. Исполнитель партии Христа был великолепен. Голос – незабываемый. А вот сопрано мне показалось резковатым.

Через два часа был перерыв, и я с радостью поднялась. Мы пошли в машину Роберта, и он достал сэндвичи с лососем, шампанское и два бокала. Откупорил бутылку, налил мне.

– Ты обо всем позаботился, – сказала я. – Спасибо. А ты веришь во все это?

– Ты о чем?

– О воскресении, о спасении, загробной жизни.

Он жевал сэндвич.

– Не верю. Религия – свидетельство человеческого тщеславия.

– Тщеславия?

– Мы не в силах понять всего, а абсолютная уверенность предстоящей смерти не дает нам чувствовать себя царями мироздания.

– То есть смерть – великий уравнитель?

– Великий усмиритель.

– Меня это не усмиряет.

– Тот, кого ты любила, умер? – спросил он ласково, но глаза блеснули любопытством.

– Двоюродная бабушка, давным-давно.

– Ты ее очень любила?

– Да, любила. Таня была удивительная. Она была прекрасной певицей.

Он кивнул, ожидая новых подробностей. Я смотрела в окно.

– Она исполняла эту арию и пользовалась большим успехом. Таня говорила, что у меня тоже хороший голос, и обещала научить петь. Она всегда была со мной терпелива…

– Так она умерла довольно молодой?

– Да, совсем еще молодой.

Вторая часть длилась дольше, чем я ожидала. Перед продолжением оратории каноник произнес великопятничную проповедь. Удивительно, что Роберту нравится такая музыка. Я-то с детства много просиживала на больших музыкальных представлениях. Слышала однажды и Танино исполнение – она очень красиво пела в этой оратории. Я не ожидала, что Роберту так сильно понравится. Наконец прозвучали последние слова.

Каноник попросил нас встать и спеть гимн, и на этом все кончилось. У выхода я взяла Роберта под руку. Похоже, ему это доставило удовольствие. Мы двинулись вниз по каменным ступеням навстречу вечерней прохладе.