Рейчел Уорд - Числа. Трилогия

Я пытался уточнить данные для Нельсона. Он дело говорил: мне нужны были адреса, почтовые индексы. Нужно было знать, где кто живет, а не просто где я кого видел на улице. Тут можно действовать двумя путями — идти в какое-нибудь людное место и уже оттуда провожать прохожих до дому или ждать возле подъездов и записывать числа всех выходящих. В любом случае тут же набежит полиция.

Сначала я думаю, что это мне будет занятие — вроде работы, куда надо ходить каждое утро. Три задержания за три дня — и бабуля сажает меня под замок, да я и сам уже никуда не хочу. Местные мусора взяли меня на заметку, ввели в свои поисковые программы. Стоит мне высунуть нос за дверь, они сразу об этом узнают и накроют меня. На третий день я услышал гул вертолета над гол овой всего через полчаса.

Я ничего плохого не делаю, и меня ни в чем не обвиняют — только вот в Лондоне, если тебе шестнадцать, ты черный и слоняешься без дела, за одно это уже хватают и волокут в участок. Обыскали, заперли в камеру, допросили, заперли обратно. Записную книжку находят при первом же обыске.

— Что это?

— Ничего.

— Это записная книжка. Что ты записываешь?

— Ничего.

Листают книжку.

— Здесь имена, даты, описания. Это ты выслеживаешь кого-то? Преследуешь? Такая у тебя, значит, игра, да?

Тут я решаю держать язык за зубами. Лучше ничего не говорить. Пусть думают что хотят.

Я никому ничего не сделал, ни к кому не приставал, у них на меня ничего нет. Меня снимают на видео и что-то пишут прямо в ноутбук в кабинете.

На третий день меня допрашивают уже не мусора, а двое в костюмах. Один помоложе, рыжий, с придурочным галстуком-шнурком, другой постарше — у него брюхо так и свисает над ремнем. Спрашивают в основном то же, что и полиция: зачем я болтаюсь по городу да что я записываю. Я молчу. Ни словечка. И тут старый открывает рот — и я просто офигеваю.

— Я знал твою маму, — говорит он. — Джем. Мы с ней познакомились шестнадцать лет назад. Узнал вот, что она… очень соболезную, сам понимаешь.

Все, он меня зацепил. Я хочу его слушать. Хочу узнать больше. Гляжу ему в глаза — он из тех, кто выживет. Его число дарит ему еще тридцать лет.

— Беседовал с ней в аббатстве, когда она там пряталась. Она сказала, что видит числа — даты смерти. Устроила такую маленькую сенсацию. А потом все отрицала — заявила, будто выдумала.

Ковыряет ногтем в зубах.

— Понимаешь, — говорит он, — я не мог об этом забыть, потому что мне не кажется, что она все выдумала. Мне кажется, она видела тех людей у колеса обозрения — видела, когда они погибнут. Скажи, Адам, ты тоже это видишь? Ты такой же, как она?

Меня так и тянет сказать «да». Так и тянет все ему вывалить. Он-то мне поверит. А то и поможет — поможет со всем этим разобраться.

— Если да, — гнет он свое, — я тебе сочувствую. Ну, то есть я понимаю, каково с этим жить.

Гляжу на него, пытаюсь раскусить и при этом не показать, как я занервничал.

— Конечно, это нелегко. Дело в том, что людям вроде меня ты можешь принести массу пользы. А можешь, само собой, и бед натворить.

И тут меня вдруг прошибает холодный пот. Это еще не угроза, но я понимаю — мы по разные стороны баррикады. Мне становится интересно, откуда этот дядька. Из военной разведки? Из пятого отдела? Из шестого?

— Я видел, что ты писал в наладоннике, видел копии страниц из твоей записной книжки. Очень много дат в первые числа января. Адам, что тогда произойдет? Что творится у тебя в голове?

Молчу. Я уже думал, не рассказать ли ему про Новый год, но он и так все видел, его носом туда ткнули, все он знает, иначе он бы сюда не приперся. И вообще отвечать мне нечего. Откуда я знаю, что произойдет?

Отвожу от него глаза, слушаю, как он все гундит и гундит, и представляю себе, как он задавал те же вопросы маме.

— Какая она была? Моя мама. Какая она была, когда вы с ней познакомились?

Он улыбается:

— Ершистая. Изворотливая. Беспардонная. Она мне понравилась.

— Я такой же, — говорю. — Мы одинаковые.

Он вздыхает — как будто воздух из шарика выпустили, — и тут до меня доходит: он психует не меньше меня, как бы ни притворялся крутым и спокойным. Наклоняется вперед.

— Этот твой дар — опасная штука. Опасная. Нельзя им хвастаться, нельзя о нем болтать. Очень легко разозлить или напугать кого-нибудь. Ты понимаешь, о чем я?

— Ну да.

— Поэтому тебе надо помалкивать. А вот людям вроде меня можно все рассказать. Честно говоря, мы хотим, чтобы ты все рассказал. Все, что тебе известно. Вот… — Он лезет в карман пиджака и кидает мне через стол визитную карточку — имя-фамилия, мобильник, имейл. — Звони мне, — говорит, — в любое время.