Я подобрал вещички и направился к массивной входной двери.
В коридоре, где еще не выветривались запахи олифы и извести, меня встретили две женщины. Они явно обрадовались моему приезду, обе говорливые, показали мне кабинет директора, и, не давая сойти с места, стали вводить в курс школьных дел.
Так я узнал, что завуч Валентина Марковна Савина уже, наверное, пришла, что она вообще приходит рано, потому что очень переживает за школьное имущество и в целом за школу, хотя случаев воровства давно уже не было, но ответственность у Валентины Марковны большая, а она все-таки женщина и ждет не дождется приезда нового директора, а старый – пройдоха еще тот был, да толи с браконьерами его где-то взяли, толи в бумагах он что-то нашельмовал, но, скорее всего и то и другое, потому как водились за ним грешки, и уезжать он не собирался, а тут звонок из гороно, вызвали на ковер, как это говорится, и перевели куда-то с понижением, а здесь-то…
За двадцать минут я узнал многое об учителях, об их семейной жизни, о погоде, о жителях поселка, о несчастных случаях. Голова разбухла от наплыва имен, фамилий, фактов. Пришлось беспардонно оборвать говорливых женщин и ретироваться в кабинет директора…
Читателя удивляет подробное описание моего приезда, да еще такой давности?
Я хочу уверить, что не стал бы так многословно начинать эти записки, если бы мог как-то иначе показать день его появления в поселке.
Все дело в том, что он, как и я, как только сошел с теплохода, отправился в лесок, что возле школы, правда, был там гораздо дольше, чем в свое время я.
И самое главное – начало октября!
Вот потому-то, не имея достаточной доли художественного воображения (в данном случае вымысел помешал бы сути) и, передавая события от первого лица, я описал свой приезд, полагая, что и читатель поймет его ощущения и его радостное состояние через мое давнее знакомство с поселком.
А ему было радостно в этот день, можете не сомневаться. Он вошел ко мне в кабинет и, не останавливаясь у порога, сказал торопливо: «Сдрасьте!» – подсел к столу и быстро, возбужденно заговорил:
– Что за чудесное здесь место! Чудо, что за тишина! У вас всегда
такие дни? Я слышал, поселок переводится как Вьюжный или нет – Ветровой. Какая чепуха! Тишь! Абсолютная тишь. А воздух?! – смесь весны, зимы и лета. Ехал сюда, думал – серость, тоска, а зашел в лес и – черт знает! – не лес, а вдохновение! Знаете, ходил, даже бегал по этим листьям, а потом, сам не помню с чего – как захохочу! Упал и швыряю вверх! вверх! А они сыпятся, сыпятся!.. Листья-то… как живые!
Он неожиданно замолчал, наконец, заметив мой недоуменный взгляд и, вероятно, сообразив, что говорит с незнакомым человеком, поспешно встал и представился:
– Сергей Юрьевич Вековой. Вам должны были позвонить. Вы извините, я тут с ходу лишнего наговорил. Но знаете, со мной это не часто, – и он рассмеялся.
Чтобы не забыть, сразу замечу: потом смеялся он очень редко, больше улыбался, и как-то иронично это у него выходило.
Я ждал его, не именно его, а учителя литературы и русского языка. Но не думал, что пришлют молодого.
Предшественница Сергея Юрьевича заработала пенсию и уединилась в «средней полосе России»; я избегал бывать на ее уроках, с сонными глазами она по сорок минут в течение тридцати одного года твердила единственное: пбу-бу-бу…
Молодежи у нас не было, за исключением учительницы химии, приехавшей за год до появления Векового. Молоды были (относительно моего возраста) англичанка – тридцати трех лет, ее ровесница – учительница младших классов, физик Степан Алексеевич Буряк и его жена Анна Самуиловна – учитель математики. Ему тридцать шесть, она на два года старше. Работала тогда еще пионервожатая, девочка после десятого класса, провалилась с поступлением в институт, да лаборантка – к тридцати – вот и вся «молодежь». Остальным за сорок-пятьдесят, не исключая физрука, полноватую и сильную женщину Викторию Львовну Фтык, ей исполнилось сорок четыре, задорнейшая натура, надо отметить, и не без избытка эмоций, которые постоянно заводят ее в непробиваемое упрямство.
Когда я, наконец, понял, что этот молодой человек – преподаватель, то горько посетовал на судьбу: какого лешего она насмехается надо мной?
Интересно, сколько он продержится в нашей глухомани, куда и пешком-то не доберешься, а на транспорте простого смертного не пустят – пограничная зона, видите ли!
Разозлился я тут разом и на гороно за такие подарочки, и на это чертово, всеми ветрами продуваемое место, и на этого новоявленного педагога в помятых джинсах и серой куртке-ветровке, небрежно накинутой на белую футболку. Солидности и строгости ни грамма, а когда рассказывал о прогулке в лесу, усиленно и беспорядочно жестикулировал. Вот вам и воспитатель!
Читать дальше